— Коль скоро вы так защищаете вагоновожатого, — прервал его Слива, — может, вы нам объясните, почему он оказался у мотора, если он не вагоновожатый.
Полицейский замолчал.
— Значит, — заявил Слива, — мы его будем судить. Трамвай — это для отвода глаз, это расчет на безнаказанность. Покончим с негодяем!
Смерть Камила казалась неизбежной, и тогда он подал знак рукой, что хочет говорить.
— Последнее слово! — крикнул кто-то в толпе. — Ему полагается, пусть говорит.
Стало тихо. Камил упал на колени.
— Я не хотел ее обидеть, я знаю, что такое суд божий, но поверьте — это мне бог послал испытание. Как я без нее буду жить? Люди добрые, неужели вы могли бы так поступить по отношению к тем, кого вы любите? Как же я мог желать ей несчастья? Ведь я люблю ее как никого другого на свете. Спросите Ноэми, в ее руки я отдаю свою жизнь и свою смерть. Как она скажет, так и поступайте. Виновен я или не виновен?
— Виновен он или нет? — спросила толпа.
Стало тихо. Слива опустил глаза. Вдруг Ноэми крикнула изо всех сил:
— Нет! Нет! Не виновен!
Камил подхватил ее на руки и отнес домой.
— Уже две минуты, — говорит Камил, — я смотрю на тебя и не понимаю, то ли ты спишь, то ли нет, глаза у тебя полуоткрыты.
— Я не сплю, — отвечает Ноэми.
— Не сплю, — добавляет она немного погодя. — Спокойно спят только спокойные люди. Тело мое исстрадалось, мои наболевшие мысли мешают мне уснуть.
— Голова твоя полна снов и галлюцинаций, — после небольшой паузы отзывается Камил, — постоянно тебе что-то снится, постоянно тебе что-то мерещится. Ну, скажи мне, видишь ли ты по временам органические пейзажи?
— Органические пейзажи? — повторяет Ноэми с тревогой и не меньшим удивлением. — Я не знаю, что это такое.
— Лежишь с закрытыми глазами, видишь горы, долины, воду, лес. Нет, леса не видно. Вот и все…
— Все? — Ноэми разочарована. — Совсем как в Нешаве. Извини меня, — оправдывается она, заметив его возмущение, — но в Нешаве есть и вода, и горы, и долины, и лес. Правда, леса как раз и нет…
— Нет, это не горы и не долины, а нечто в форме долин и гор, и все среди руин и пожарищ. Пейзаж этот ты видишь сверху, он вылеплен из материала, характер которого невозможно определить. Ну, допустим, что у фантазии не хватило известного ей материала и, столкнувшись с необходимостью, она обращается к пластике человеческого тела. Представь себе голень или ключицу в качестве географических линий.
— Если Нешава не подходит, так, может, это развалины Иерусалима?
