— Мне хирург сейчас нужен! Понимаете — сейчас!
— Хорошо, я скажу, хотя это напрасно.
Он метался в забытье, порой теряя сознание, и лишь однажды очнулся от болезненного ощущения в руке, прервавшем причудливые, то дорогие и милые, то тяжкие бредовые сновидения.
— Не пугайтесь. Я дежурный врач, терапевт…
— Я хирурга просил, хирурга!
— Знаю, он оповещен. Сестра за вами наблюдала, мы ввели обезболивающее. Хирург едва ли придет. Старый человек, слабый уже, перегруженный и с причудами…
— Встречались…
— Я не к тому говорю. Сейчас не хирург вам нужен, а покой и сон во избежание шока. Введем морфий?
— Нет. Морфий только на четвертые-пятые сутки принимаю, когда силы на исходе. Пока выдержу.
— Если нужно будет, позвоните. Сестра за вами посматривает.
В бреду Быстрову мерещился товарный вагон с ранеными. Темно и душно, запах прелой соломы.
— Сестра, дай попить.
— Милые мои, не могу. У меня список, которым никак пить нельзя, а в такой темноте я ничего не вижу — ни людей, ни списка…
— Всем давай, какая разница!
— Не дам воды, никому не дам, пока света не будет. И вы меня не мучайте, плакать мне, что ли?
— Ладно, сестра, никому не давай! Не подохнем.
Началась бомбежка. Паровоз остановился на узкой лесной прогалине, ходячие повыскакивали и вместе с поездной бригадой скрылись за полотном. Лежачие оставались и с тревогой ждали очередного захода самолета, но все в один голос, грубовато, требовательно уговаривали медицинскую сестру:
— Бросай все к черту и в лес беги, быстро!
— Нет, — кричит. — Тут мой пост!
— Какой тут пост! Не будь дурой, умереть еще успеешь, может, с пользой, беги, сестра!
Вагон покачнулся, но остался на рельсах, и тут тонкий, с надрывом голос медицинской сестры:
— В ведро угодило, дно пробило, вода разлилась. Что я теперь…
— На черта тебе это ведро! Не дури, бога ради, — в лес беги. Ты еще нужна людям, поняла — людям!
— Нет, с вами я. Тут мой пост.
Бредовые воспоминания прервал высокий, чрезвычайно худой, в белом халате, почти прозрачный старый человек, с прямыми тонкими усами, с уставшим и сердитым взглядом.
— Я хирург. Ты вызывал?
Обращение на «ты» было необычным, шокировало сорокалетнего Быстрова, оскорбляло, но прибывший — назовем его Николаем Наумовичем — не оставил Быстрову времени для отповеди, он обезоружил и парализовал какой-то особой, откровенной, его собственной, упрощенной правдой:
— Немцы тебе ноги перебили, ты с ними и рассчитывайся как умеешь. С бабами и стариками в госпиталях воевать просто. А ну скажи, почему немцы у Воронежа, на Волгу нацеливаются? Стыдно мне за вас, стыдно!
