— Но когда человек возвращается обратно — в утраченную жизнь на воле, он что, остаётся с этим приобретённым в тюрьме опытом и распорядком? Или всё-таки он его старается забыть?
— Вот я вернулся через два года. В состоянии сначала ещё подследственного, а затем — подсудимого, потому что я судился, уже будучи на свободе. Это был тяжёлый, напряжённый этап. И тот график, который уже сложился у меня и вошёл в привычку в централе, я старался перенести на волю. Потому что это очень жёсткая дисциплина: ранний подъём, ты стараешься много читать, два часа посвящать спорту, определяешь время для того, чтобы писать, вовремя ложиться, утром и вечером — молитва.
— Во время вашего заточения вам довелось встречаться с фигурантами самых громких уголовных дел. Это нашло отражение в хрониках «кремлёвского» централа «Замурованные». Если бы сейчас изобрели машину времени, что бы вы выбрали: не быть обвинённым в покушении на Чубайса, не обрастать тюремным опытом, не встречаться с вашими именитыми сокамерниками и, как следствие, не писать книгу «Замурованные» — или всё оставить как есть?
— Знаете, это как на отдыхе: я не люблю отдыхать там, где я уже отдыхал. Даже несмотря на то, как там было хорошо. Вторичные ощущения уже не будут так обострять твоего разума и чувств. Это уже будет другая, несколько выдохшаяся история. Года через полтора наступает понимание того, что ты во всех этих «спецах» «Матросской тишины» и уже, наверное, всей тюремной системы Москвы всё знаешь и вряд ли чему удивишься. Закончились все персонажи, с кем бы хотелось поговорить и о ком бы хотелось написать. И, наверное, тот богатейший тюремный фольклор, который ты слышал. Да, тюрьма — это встряска эмоционального состояния. Потому что ты пишешь, в основном, под адреналином. Адреналин вырабатывается опять-таки от резких переживаний. Но когда ты сидишь долго, это эмоциональное состояние начинает гаснуть. Пора выходить на свободу.
— Вы так описываете явление в камеру Григория Грабового: «Его нельзя было упрекнуть в полноте, но обрюзгший выпяченный живот делал Грабового похожим на беременную цыганку». То есть это человек, не обладающий никакими сверхвозможностями? Вообще, насколько тюрьма выявляет человеческую суть?
— На сто процентов. Но это зависит от времени. Что касается Грабового, то я сидел с ним несколько месяцев в одной камере. Здесь никакими сверхспособностями и даже способностями не пахнет! Это человек, который не знает элементарных вещей. Например, когда крестили Русь, кто крестил. У него — ограниченный словарный запас. Условно говоря — сто псевдонаучных и научных фраз. Грабового можно сравнить с Мавроди. Мавроди сидел со мной по соседству, за стенкой. Мы с ним не сталкивались, но в течение года крутились по одному пятачку. Однако по тому, что я впоследствии наблюдал и отслеживал в деятельности Мавроди, могу сказать так: они с Грабовым примерно одной и той же заточки. Это люди, одинаково психически нездоровые. Есть такое понятие, как чухан. Это те, кто могут долго не мыться, им всё равно, как они выглядят, ходят в дырявых носках или вообще без носков…
