Мои спасательные усилия увенчались полным успехом. Вскоре маленький барчук был на суше и мог стать на ноги. Но, ей богу, такого «рыцаря печального образа» я видел впервые в жизни. Этот жалкий, сокрушённый человечек, стоявший предо мной, напоминал скорее ощипанного собакой, вытащенного из тины воронёнка, чем нашего молодого барина. Его башмаки с серебряными пряжками, его тонкого сукна матросский костюм с золотыми якорками, его сияющий белизной воротник — всё выглядело так, будто его окунули в котёл с варом, матроска же с золотыми буквами плыла по чернеющей поверхности пруда в сторону Америки — вперегонку с моей двадцатикопеечной шапкой с прилавка Кондивалу… Что и моя наружность оставляла желать многого, что мой розовый армячишко и синие штаны пропитались грязью и отяжелели — этого я в пылу сострадания не замечал.
Началась вторая стадия обработки самаритянином покрытого грязью маленького вояки. Я стал ему выковыривать грязную тину из носа, глаз и ушей. О, если б я догадался оставить его рот закрытым! Этот рот стал моей гибелью, ибо с первым же вздохом он испустил крик, напоминающий сирену корабля, — крик, подобный звуку трубы, повалившей иерихонские стены. Вся мыза, вся окрестность имения на три версты огласилась этим рёвом, собаки на мызе и в деревне завыли, люди, бледнея, остолбенели.
И вот на тихих берегах пруда вдруг закипела жизнь. Сбежалось, кажется, всё имение и половина волости. Впереди всех бежали, заламывая руки, барон и баронесса, за ними гуськом экономка, лакей, горничные, повар и поварёнок в белых колпаках и фартуках, первый с длинным ножом, другой с черпаком в руке; затем неслись беспорядочной толпой приказчик, сыровар, садовник, кучер и шталмейстер с почтенными супругами и дочерьми, за ними все конюхи, огородники, гусятники, свинопасы, толпа батраков и крестьян. Целое войско спешило на подмогу несчастному барчуку, на лицах всех было такое выражение, будто молодому барину по крайней мере снимают голову тупым ножом.
Излишне прибавлять, что среди спешивших на выручку были мои отец и мать; если я с перепугу их и проглядел, то они вскоре очень заметно дали знать о своём присутствии. Барин с барыней и мои родители первыми окружили нас. Обе матери, увидев своих детей, с криком отшатнулись, затем баронесса, всхлипывая, прижала к груди своего сына, превратившегося в негритёнка. Моя мать собиралась сделать то же самое, но остановилась на полпути — её прервал сердитый голос помещика:
