Мои первые «полосатые» | страница 4
Я не знал, как надо расшаркиваться, и поэтому лишь доверчиво протянул барчуку руку. При этом я забыл снять шапку и, не поняв произнесённого шопотом напоминания матери, был посрамлён: мать собственноручно сняла мне шапку и её надели снова лишь с милостивого разрешения барыни. Барчука же не заставили ни расшаркиваться, ни обнажать головы, удовлетворившись тем, что он нехотя дотронулся своей маленькой белой ручкой до моей ладони.
Немедленное проявление чувств было отличительной чертой моего характера, потому я сразу обратился к матери:
— Смотри, какая красивая одежда, какие игрушки у барчука! — сказал я, сделав особое ударение на последнем слове и вложив в него упрёк, отлично понятый матерью.
— Ну да, — ответила мать всё ещё шопотом, — ведь он барин.
— Почему же мы не баре?
— Глупенький, потому что мы — челядь.
Я нисколько не стал умнее и продолжал было расспросы, но мать закрыла мне рот рукой, кончиком передника утёрла мне нос и велела итти играть с барчуком. Баронесса подробно указала, где мы должны играть и как далеко можем уходить от господского дома; подходить к пруду, находившемуся за строениями, нам, к большому огорчению обоих, строго-настрого запретили.
Первый день совместной игры прошёл в общем удачно. Правда, я не находил, чтобы господские дети были особенно хорошими, чтобы они никого не били и не толкали — ничего подобного я в баронском отпрыске не заметил. Уже через полчаса он стал бросать лопатой песок мне в глаза, норовил попасть своей тачкой по ногам так, что я падал на четвереньки, и для развлечения таскал меня за волосы. Следуя наставлениям матери и надеясь на «прекрасные подарки» баронессы, я проглатывал слёзы боли и вытерпел всё, воздерживаясь от мести. В награду за страдания я получил вечером от барыни тоненький ломоть шафранной булки.
Вы поймёте, что я был немного разочарован, и потому барчуку на другой день повезло меньше. Когда он снова стал забрасывать меня песком, я ему ответил тем же; он ударил меня по ногам тачкой — я опрокинул его своей лопатой; он схватил меня за волосы — я оттаскал его за уши, волосы-то у него были слишком коротко острижены, чтобы запустить туда руку, а уши были в самый раз. Мальчуган при этом поднимал адский шум, но, к счастью, его родителей не было дома, так что жаловаться на меня было некому.
На третий день случилось нечто, положившее внезапный и трагический конец моему «блеску и славе» — быть товарищем игр молодого барина. Барчука мучило непреодолимое желание пойти к пруду и поплавать по нему — что нам ведь строго было запрещено. Однако, раз барчук, этого хотел, а я, следуя наказу матери, должен был исполнять его желания, — да и сам был не прочь отправиться туда, — то у меня не было причины препятствовать этому.