— Для нас это очень выгодно, что сэр Валентин, как раз имел глупость убить ее брата, — проворчал сквозь зубы Рогер Барнет, видавший на своем веку немало странных вещей и переставший давно удивляться чему бы то ни было, особенно если в дело была замешена женщина.
IX. Первый день бегства и преследования
В то время как происходил этот разговор между преследователями несчастного сэра Валентина, Гель и его спутники уже проехали Стивенедж, и медленно продвигались дальше, несмотря на страстное желание ехать как можно скорее. В те времена проезжие дороги находились в таком состоянии, что подвигаться по ним можно было почти только шагом, и то на каждом шагу подвергаясь опасности, что лошадь сломит себе ногу, и всадник полетит с нее кубарем. Недаром Елисавета всегда так негодовала на подобную медленную езду, когда она горела нетерпением получить письмо или отослать таковое к Марии Стюарт.
Гонец проезжал не более шестидесяти миль в день, причем часто рисковал своею жизнью при такой быстрой по тогдашним временам езде. Сами лошади тоже не отличались особенно быстрым бегом, и только единственным утешением могло служить то обстоятельство, что если беглец не мог подвигаться вперед так быстро, как он желал этого, то и его преследователь двигался не быстрее его.
Ночное путешествие наших трех путников совершалось в полном молчании; каждый из них был погружен в собственные мысли. Перед умственным взором Геля все время носился чудный облик Анны Хезльхёрст: чем больше он смотрел на него, тем глубже он вздыхал при мысли, что обстоятельства принудили его бежать от нее; он старался представить себе, что она теперь делает, как ей придется, вероятно, заботиться о своих раненых и убитых слугах. Он от души сожалел, что доставил ей столько неприятностей, совершенно помимо своей воли, и с огорчением думал о том, с какой ненавистью она относилась к нему, к воображаемому убийце ее брата, который еще, сверх того, чуть ли не грубо обошелся с ней самой и изранил всех ее слуг, оставив ее почти беззащитной на большой дороге.
Но во всяком случае утешением могло служить то обстоятельство, что ненавидела она ведь собственно не Геля Мерриота, а сэра Валентина, она ненавидела роль, которую должен был играть актер, но не самого актера. Хотя, к сожалению, часто бывает, что ненависть переносится в таком случае и на действующее лицо; никогда она не будет в состоянии простить ему также за то, что он взялся помочь сэру Валентину, ее злейшему врагу.
