– Да будет так, – поправляется Доктор. – Еще нам нужно решить, как будет народ прикладываться. К ноге? Или к крылу? Или к ручке?
– К крылу не надо, у них тогда все губы будут в этом дерьме. К руке тоже не вариант – слишком близко от морды, все разглядят. Пусть лучше к ногам. К задним. Запустим их двумя потоками, будут прикладываться к левой и к правой. А средние мы как-то подвяжем и под костюм спрячем. У ангела ведь шесть конечностей не бывает. Шесть крыльев, разве что-э-э… – Отец выворачивает рот в широком зевке и крестит его рукой. – Давай-ка, Лена, бери гримершу и начинайте уже сейчас.
«Нельзя сейчас начинать! – кричу я у себя в голове, но все, кроме Павлуши, меня не слышат, а слышат только мычание. – Нельзя, Павлуше нужно поспать, он устал!»
– Заткнись, – говорит Отец, даже не взглянув в мою сторону. – Пойду отдохну немного.
Он пересекает зал и скрывается за алтарем. Приходит гримерша – эта девка с нами в автобусе ехала, а я еще удивлялся, что не видел ее до сих пор на проекте.
Павлушу гримируют в специальной комнате. Икон здесь нет, зато есть зеркало во всю стену, а на другой стене – большой телевизор. И черный кожаный диван, мне сказали сидеть на нем. Сначала меня вообще не хотели пускать, но Павлуша стал так биться и дергаться, трясти крыльями, что мне разрешили при нем остаться – испугались, что иначе помрет на месте.
В гримерной пахнет холодной кожей мертвых зверей и теплым, душным Павлушиным страхом. Цветочные ароматы косметики не могут его заглушить. Павлушин страх пахнет горькой полынью и болотной гнильцой, осенними грибами и прелыми листьями, и птичьими яйцами, пролежавшими слишком долго на солнце, и еще почему-то кровью. Хотя ведь Доктор сказал, что крови в нем теперь нет.
Но внешне Павлуша спокоен – медсестра вколола ему успокоительное, чтобы не дергался. Ту девушку, которая должна была делать Павлуше грим, увели: ей стало плохо, когда она прикоснулась к Павлушиной коже. Не понимаю, что вызывает у них такую брезгливость. У них самих ведь кожа гораздо противнее. У них прыщи, морщины, и черные точки, и кожный жир. А у Павлуши все чисто, гладко, опрятно…
Вместо той девушки теперь другой человек. Его специально привезли на машине с мигалками. Обычно он гримирует мертвецов в морге – которые, например, после автокатастроф, с раскуроченными лицами. Они позвали его, потому что он не станет бояться Павлушу. Павлуша для него – это все равно что мертвец.
Но ведь Павлуша – живой, я вижу, как ему больно, когда гример красит в белый цвет его прозрачные крылья.
