– Ты что, не знаешь, что я ненавижу грибы?
Она сказала:
– Не хочешь грибы, не ешь.
– Тогда вытаскивай их из моих кусков.
Она сказала:
– Я тебе не прислуга.
Мне нужно было остановиться. В тот момент я должен был замолчать, я и хотел замолчать, но почему-то не получилось, и я говорил, говорил чужим хриплым голосом:
– Ты шлюха. Ты иждивенка. Ты плюс один. Живешь за мой счет. Ходишь на блядки за мой счет. Пустое место. Без меня бы ты никогда не попала в Сити.
Она улыбнулась – холодной, пустой улыбкой, от которой мне стало страшно.
Она сказала:
– Такие вещи решает город. Я бы попала сюда по-любому, с тобой или без тебя.
Она сказала:
– Сити – мой город. Я люблю Сити.
Она сказала:
– Я чувствую себя ситизэном.
Она сказала:
– В Сити я счастлива.
Она говорила, как та тетка-читательница из центральной библиотеки. Она была похожа на куклу, с этим своим Сити-патриотизмом, на длинноногую грудастую куклу.
Она сказала:
– Я почитала, что ты пишешь про Сити. Произведение. Оно просто ужасно.
Она сказала:
– Там столько ненависти. Столько темного, грязного.
Она сказала:
– Сити – город любви, а ты смешал его с грязью.
Она говорила, а я смотрел, какие гладкие у нее стали ноги. И загорелые. Идеальные ноги.
В тот же вечер она ушла. Без вещей, без денег, без Сити-карты. Она не сказала, куда идет. Поцеловала меня в лоб на прощанье. Пары расходятся. Меня ведь предупреждали. Я должен был побежать за ней, целовать ее гладкие ноги, остановить, умолять. Я должен был уберечь ее. Не дать ей уйти в этот похотливый, ненасытный, гремящий, гремучий город. Но я сказал ей:
– Катись.
Я знал, что пары расходятся.
Братишка Жирный сидит, как обычно, у входа в подземку на своей разодранной картонной коробке и собирает с прохожих дань. Он совершенно не жирный, наоборот, голодный и тощий, просто очень любит рассказывать, что когда-то был страшно жирным: «Прикинь, братишка, когда-то я жил в лучших отелях Сити и жрал с утра до ночи, и был вот таким вот жирным, братишка!» Никто не знает – да никому и не интересно, – каким он был раньше. Но все называют его Братишкой и Жирным, потому что он любит эти слова.
Увидев меня, Братишка начинает возбужденно покачиваться и причмокивать ртом. Братишка привык получать от меня монету или немного еды, так повелось с первого дня нашей жизни в студио. Саша считала, мы обязательно должны давать ему милостыню: нищие в Сити на особом счету, отношение к нищим может быть частью Проверки. Братишка Жирный протягивает мне руку ладонью вверх, но сегодня у меня ничего с собой нет. Я устал, я не знаю, где искать Сашу, и у меня совсем мало денег, дотянуть бы самому три дня до отъезда.
