Восставшая — это было неоспоримо, что восставшая, — толпа вдруг опять сменила тактику. Решилась вскарабкаться на камазы. Первыми пошли те же мужичонки, что грозили водителям, а за ними и мы. Я подумал, что и я должен быть в стране отцов не из последних удальцов, и полез. Вскарабкался в кузов. Из кузова стало видно, что в действительности есть три ряда камазов, а не два. И за третьим видно было необозримое море милицейских и солдатских голов под шапками. Некоторое время мы, авангард восставших, осмысливали обстановку. Но логика восстания разворачивала боевые действия помимо нас. Народ, осмелевший после нас, лез и лез вверх, и нас теснили до тех пор, пока мы не оказались прижатыми к борту камаза последней линии. Внизу встревоженные солдаты и милиционеры смотрели, чем всё это кончится.
— Давай руку. Прыгаем вместе, — сказал мне розоволицый мужик в «москвичке», бывшей модной одеждой в шестидесятые годы. И мы прыгнули, рука в руку, чтоб устойчивей приземлиться. И приземлились, сбив с ног пару милиционеров. Вместе с нами и вслед за нами сыпались с камазов бесчисленные «парашютисты»… Сцепившись вместе, схватив друг друга под руки, мы бежали и сшибали МВД с ног, разрывая их цепи…
Я потом подсчитал, что в тот день мы прорвали солдатско-милицейские цепи восемь раз! Мы бы дошли до Кремля, я уверен, и взяли бы и его, если бы не наши путаники-командиры. Командиры присылали к нам гонцов, майоров, полковников и капитанов, все были в форме и потому убедительны. И приказывали нам вернуться назад, потому что, видите ли, общая масса манифестантов не поспевает за нами и осталась далеко позади. Мы с грустью либо медлили по просьбе командиров, либо даже отходили назад, опять пробиваясь сквозь цепи солдат и милиции. Пока мы медлили, наши противники сколачивали группы для отпора нам, передислоцировались. В конце концов идиоты, наши командиры, не нашли ничего лучшего, как объявить перерыв, это в явно начавшемся восстании, — перерыв, идиоты вы, ныне уже старые, до 16 часов — и просили всех прийти… куда, я уже не помню.
Громко ругая командиров, люди всё же расходились. Командиры были, на нашу беду, в военной форме, потому убедительны. Мы же — простой народ, думали мы все, что мы в тактике и стратегии понимаем? Ничего не понимаем. Я выбрался из реки, потом из ручейков людей и побрел к издателю моих книг. Там меня ожидали телевизионщики, как их называли тогда. Интервью хотели. Голова моя была на треть крупнее, чем обычно. Резиновой дубиной, входившей у правоохранителей в моду, меня огрел несколько раз старательный холуй режима…
