— Ты, — говорю, — милая, коли до мужиков охоча — так то не моё, конечно, дело. Однако ежели на моего глаз положишь, то я его тебе быстро на твои вторые девяносто натяну!
Так и сказала без скидки на времена. Всё ли она из сказанного поняла, про то не знаю, только глянула на меня то ли оценивающе, то ли даже с уважением, и спрашивает:
— Это который твой-то?
— Да вон тот, — говорю, — красивый военный, вокруг которого все тут вертятся.
— Генерал Абрамов?
Теперь в её взгляде точно уважение появилось.
— Видный, — говорит, — мужчина. Только ведь и мой не хуже!
— Покажи! — требую.
— Так вон он, в морской форме, с бородой.
— Дыбенко, что ли?
Тут я стала что-то припоминать.
— Постой, — говорю. — Так ты та самая Коллонтай, что своим гражданским браком всюду козыряет?
Выпрямилась гордо и отвечает:
— Не Коллонтай, а Дыбенко!
Только меня это не смутило. Меня ж разве гражданским браком у дивишь? Вот так мы и познакомились. Стали ли после этого подругами? Сложный вопрос… Бабская дружба — материя тонкая. Однако встречаться стали периодически. Тянула нас друг к другу какая-то непонятная нам обеим сила. Может, тут сыграло свою роль то, что я её политические закидоны воспринимала без раздражения? Спорила, конечно, но вяло. Я ведь баба аполитичная. Однако с начала мятежа не виделись. И вот — явилась.
После второй мне заметно полегчало. А Сашка чуть захмелела. Налила я ей, себя пропустила, спрашиваю:
— За Павла просить пришла?
Она головой помотала, вроде как в отказе, схватила бокал и жахнула. Только потом спросила:
— А ты чего?
— Я всё. Только ты на мой вопрос не ответила.
— Нет, — говорит. — Ни за кого я не пришла просить: ни за Павла, ни за себя. Просто хочу, чтобы ты мне объяснила, почему всё так произошло? Почему наши бывшие товарищи травят нас теперь, как зверей каких?
— Так уж и травят, — не поверила я. — Что-то ты, подруга, на затравленного зверя мало похожа. Вон, на свободе ходишь, не в клетке сидишь.
Сашка мне бокал тянет, мол, плесни ещё. А мне что, жалко?
Жахнула, и со слезой говорит:
— Не понимаешь ты. Моральная травля порой куда страшнее травли физической.
— Вот что, — говорю, — подруга. Хватит пить, пойдём-ка на диванчике присядем.
Отвела Сашку к дивану, усадила рядышком. Ткнулась она мне лбом в плечо и разрыдалась. Глажу её по волосам, и как бы успокаиваю:
— Терпи, милая. У нас, русских, ведь как? Любить так любить — гнобить так гнобить. В большом мы полутонов не приемлем. А, с другой стороны, чего вы ручонки свои шаловливые не попридержали, зачем от слов к делу перешли?
