Алан же в свою очередь благоговел перед ними и чувствовал безмятежность только в их присутствии. Безвольный, вялый, с широким вечно заложенным носом и крохотными язвами в уголках губ он выглядел опустошенным всё остальное время. Он не мог не быть вежливым, но люди замечали только его неприветливость и отчуждённость. Плоское, изнеможенное лицо оливково-пепельного цвета, гипсовые руки сонно свисали по бокам, пухлые хилые ноги были неустойчивы.
И всё же в обществе этих трёх неидеальных людей царили нежность и привязанность.
Вчера их мать уехала к заболевшей сестре, Ханне. Тётя Ханна была полнотелой, самодовольной женщиной с медными волосами и маленькими шоколадными глазами, в которых легко прочитывалось царственное пренебрежение по отношению к менее удачливым родственникам.
Отец должен был присматривать за детьми. Этот рано осунувшийся человек с гневливым насупленным лицом и свинцовым взглядом, ворчливый, ехидный и запальчивый, всё-таки проявлял доброту своего особенного качества. Однако сейчас он, сильно выпивши, шёл в спальню.
Алан почувствовал облегчение. Сейчас папа заснёт и не будет больше бродить по квартире, натыкаясь на стены и задевая предметы. Он быстро отключится, будет громко храпеть и распространять удушливый запах вина, но к утру опять примет свою более предсказуемою форму. Придётся выждать для верности хотя бы час, иначе всё начнётся заново.
В родительской спальне стояла кровать Алана, которая попросту не влезла бы в комнату Пола и Маргарет. Двухкомнатная квартира не могла со всем удобством разместить пятерых людей.
Вытерпев до того момента, когда слипающиеся отяжелевшие веки стали отказываться подыматься, Алан пошел. Пол и Маргарет всё ещё смотрели у себя телевизор, через силу, потому что можно. В его комнате горел свет, а отец лежал на животе повернув голову влево и свесив ногу на пол.
Встав на цыпочки и бесшумно щёлкнув выключателем – к счастью этот не искрил – Алан лёг. Через пять минут за стеной Пол гулко зашлёпал босыми ногами по полу и выключил телевизор. Тишина наконец охватила весь дом.
Алан слышал только своё дыхание. Учащенное и глубокое, оно разгоняло кровь, и он ворочался с боку на бок. Что-то его беспокоило. Медленно соображая, прислушиваясь к своим переживаниям, Алан нашёл причину своей тревоги.
Мальчик встал и подошел к отцу. Тревога переросла в ужас.
Алан включил свет и наклонился, пытаясь уловить хоть что-то – вздымание груди, прерывистое посапывание. Коснулся запястья.
