Андрей весь был в своих невеселых мыслях.
Он поравнялся с ивняком, проступавшим поодаль. Это был ивняк, узнавал Андрей. Он шел дальше. Как и ночью, его окликнуло сторожевое охранение. «Не заметил, как и дошел, будто обратный путь короче…» говорил себе. Светало, светало. Он оглянулся. Мост и вода под мостом оставались темными, точно свет ничего поделать с ними не мог.
Автомат на плече колыхался, поддаваясь неровным шагам Андрея.
Андрей безотчетно повернул голову, и в то же мгновенье из рощи вырвались грохочущие красные молнии. Что такое? — понял он и не понял. Еще не осознав до конца, что произошло, продолжал он стоять, и длилось это долго, полсекунды.
Андрей упал возле ивняковых зарослей; его обдал запах горелого железа, горячего песка. Песок был такой горячий, словно накален летним полуденным солнцем, от которого и деревья вянут. Что-то тяжелое сдавило голову. Он ощутил острое жжение в затылке, как тогда, после бомбы у дороги. «Вот оно, началось! — врезалось в смятенное сознание. — Обошли нас? Прорвали оборону? Никакой ясности! Никакой ясности…»
Потом ахнуло откуда-то справа, возможно из-за холма. Выстрел повторился. Или почудилось, что повторился, — просто прогремело эхо? Андрей лежал, уткнув лицо в траву, и трава колюче лезла в глаза. Он снова услышал яростно рассыпавшийся вблизи разрыв. Снаряды сшибали землю с места и будто из глубины расшатывали ее.
Он открыл глаза, вспомнил, — когда упал, зажмурил их. Но все равно, глаза застилала темнота и, опираясь на локти, приподнял над травой голову. Поверху, в его сторону, понеслись пунктирные строчки трассирующих пуль, яркие, и не пули будто, а бегающие по небу звезды. И на мгновенье показалось, что он по-прежнему смотрит на дорогу под косогором, но теперь дорога пролегала высоко над ним, и подфарки то красные, то зеленые, то синие, но больше красных подфарок, и так же, как там, внизу, под косогором, истаивали и пропадали во мраке.
«Ведет, сволочь, трассирующий огонь с холма. А из рощи бьет снарядами», — сознание вернуло Андрея к тому, что происходило на самом деле, и он забыл о звездах, о подфарках.
Он уже привык к отступлению, понимал необходимость этого в сложившейся обстановке, и все же каждый раз испытывал смятение — никак не мог представить себе свою землю с родными названиями — Коростень, Житомир, Киев — не своей. «Должны же мы остановиться! Остановиться и вернуться в Киев, Житомир, Коростень, и пойти дальше. Значит, не остановились. Значит, противник опять смял нашу оборону и продвинулся вперед, и атакует позиции батальона, роты…»
