Классические книги о прп. Серафиме Саровском | страница 40

Келия батюшки вся с узелок: еле можно повернуться. В небольшой витрине охраняется то немногое, что после него досталось Сарову: два клочка волос, сбитые как войлок, обломанные его ногти, его мантия, четки, полуобгоревшее Евангелие в кожаном переплете… вот и все, кажется.

Вся главная святыня вещественных о нем воспоминаний перешла частью в рожденный его духом Дивеевский женский монастырь, частью к его мирскому послушнику, ныне покойному, помещику Николаю Александровичу Мотовилову, от которого она в свою очередь досталась тому же Дивееву. Саров и в данном случае оправдал слова Спасителя: "никакой пророк не принимается в своем отечестве".

После кончины батюшки все его немногочисленные вещи поступили было общую "рухлядную" (склад), откуда их выручил Мотовилов, получивший от Жарова в дар и "пустыньку" батюшки, которую батюшка выстроил собственноручно, в которой он спасался в затворе. Другая его "пустынька" была отдана "Дивеевским сиротам", как их называл батюшка, — монахиням Дивеевской обители. В настоящее время обе пустыньки — в Дивееве. Теперь, когда Бог указал Сарову, кем был для него, для православной России дивный старец, современная нам Саровская пустынь стала все делать, чтобы почтить своего подвижника: над его монастырской келией троится великолепный храм, его источник, целительная сила которого известна далеко за пределами Тамбовской губернии, украшен часовней, могилу его, реликвии, после него оставшиеся, любовно оберегают — словом, о. Серафиму и первый почет, и первое место во всем монастырском обиходе. Не то было при его жизни. Пути Божии неисповедимы.

Поначалу, пока прислушаешься, дух, привыкший к италианизированному пению в городских церквах, даже так будто оскорбляется непривычной суровою монотонностью гармонии, странностью ритма. Но это только сначала, а затем так проникаешься этим истинно монашеским бесстрастным пением, что слова молитвы и напев соединяются в стройное гармоническое целое, не рассеивая, а, напротив, сосредоточивая молитвенное внимание на самом духе слов молитвы. От литургии, вместо трапезы в гостинице, я пошел в келию о. Серафима. Все разошлись обедать — народу в келье не было ни души, кроме старика монаха, кроткого и благодушного. Я застал его за исполнением своего послушания — посетителеи не ожидалось, и старичок оправлял лампадки и свечи, во множестве теплящиеся в последнем земном жилище батюшки.