— Добро пожаловать, — сказала она.
Ядвига наклонилась к руке свекрови, встретила пустоту, чуть было не вскрикнула от удивления, от гнева, но ей закрыли рот поцелуем. Роза поцеловала ее в губы. Визит продолжался не больше десяти минут. Роза спросила у Ядвиги, как здоровье ее родителей, а затем — где тут ближайшая парикмахерская. Адам все время держал сына за руку. Он несколько раз повторил: «Я очень рад, очень рад, честное слово», — и с мольбой глядел на Розу. Владик смеялся, рассказывал о недоразумениях с портным. Мать прервала его:
— А где твоя булавка с камеей? Почему ты ее не носишь?
В галстук у него была вколота скромная серебряная булавка. Владик смутился, ничего не ответил, а Ядвига, робко положив руку на его плечо, пролепетала:
— Ведь теперь он носит подарок своей невесты… Я дала ему это на его первые мои именины… Ведь я Владика очень люблю…
И поглядела нa присутствующих с трогательным ожиданием. В непривычных обстоятельствах она осмелилась дать волю привычному голосу сердца, она верила в его силу, верила, что сейчас развеется неестественное напряжение и мир вновь обретет нормальный вид.
Роза откашлялась. Рассеянно перевела взгляд на Ядвигу, спросила:
— Да? Вы о чем?
Ядвига вспыхнула. Они с Владиком встали. Адам потянул их в сторону.
— Дети, мои дети, — прорыдал он внезапно. И, желтый, трясущийся, осенил крестом их склоненные головы… — На бога вся надежда, — шептал Адам, целуя руки Ядвиге, щеки Владику.
Они вышли, оба как в чаду, и бегом сбежали вниз по лестнице. В вестибюле Владик — мужчина с положением — схватил невесту в объятия и, как ребенок, закружился с ней на одном месте.
— Мама тебя поцеловала!
В костеле Владислав только однажды испытал чувство ужаса. Шагая рядом с матерью в одной из пар свадебного шествия, он ничего не видел, забыл о всей своей жизни. Шелест Розиного платья доходил до его сознания не более отчетливо, чем шелест листьев в той роще, где полгода назад он, не помня себя, лежал с Ядвигой. Лишь когда кончилась церемония, когда владевшее им волнение немного ослабело, он огляделся и забеспокоился. Толпа заполняла все пространство вокруг алтаря, тяготея к центру, которым была молодая. Ядвига — вся в белом — пошатывалась под этой волной сердечности. Владислав не видел ее лица, зато лица старых Жагелтовских, стоявших сбоку и любовавшихся торжеством «старухи», словно подсолнечники откровенно сияли безмятежным, бесхитростным счастьем. Всю эту толпу, такую теплую, составляли родные и друзья. Свои люди. Сплетники, завистники, неудачники, ловкачи и неотесанные болваны, жуиры, святоши, красивые девушки, восторженные юноши, идиотки и карьеристки. Но в этот урочный час никто не сплетничал, не мошенничал, никто не злословил, не нес чепухи. Все только желали добра, все — под гром органа, под тяжкой дланью общего Бога, — пели хвалу победе Ядвиги, видя в ней победу своего клана.
