Мохаммед проснулся окончательно и зашлёпал босиком, огромными чёрными ступнями, по паркету спальни, потом ещё более отчётливыми шлепками — по белому мраморному полу.
— Эй, слышишь меня? Мойся недолго, мне нужно, чтобы ты отнёс и искупал меня в ванне, — донёсся до Мохаммеда визгливый голосок Режин, который был тут же заглушён пущенной из крана сильной струёй воды.
После купания Мохаммед отнёс завёрнутое в полотенце, младенчески беззащитное тельце своей повелительницы обратно в постель. Там же и позавтракали. Режин давала распоряжения по телефону Жан-Пьеру. Тот должен был назначить встречу с чеченцем в тюрьме, обработать его психологически и предложить взамен на освобождение из тюрьмы сотрудничество в деле интеграции многотысячной и постоянно растущей группы мигрантов — выходцев с Кавказа. Мохаммед слышал часто повторяющиеся слова: тактика и стратегия, ключевая фигура, надёжная избирательная база, — и его скрытое восхищение своей любовницей росло, переполняло его. Надо будет снова заговорить с Режин о переводе его кафе в центре Брюсселя на бюджетное финансирование по статье культурно-просветительской деятельности. Да, крошка Режин, как строго она придерживается расписания, как негодует она, когда он задерживается в туалете… А эта её любовь к детям-калекам, к старикам и слабым инвалидам… В Африке она пыталась взять на руки этого безногого малыша с глазами, облепленными мухами… Помешана на своей работе, целыми вечерами сидит истуканом за письменным столом; кажется, ещё чуть-чуть — и свалится с высокого стула от усталости… не переубедить ни в чём, даже в мелочах; а с каким упорством она выскребает ложечкой остатки соевого йогурта…
Между тем Жан-Пьер положил телефонную трубку и выругался всеми известными ему ругательствами, а именно — двумя: «проклятый бог» и «дерьмовая дырка». Три дня назад его любовник, впавший в депрессию, покончил с собой, а тут ещё это унизительное, идиотское поручение карлицы — нетрудно выйти из себя. Впрочем, раздражение всегда шло на пользу его служебному рвению. Он тут же набрал номер директора тюрьмы, чтобы организовать встречу с чеченцем. То, что он услышал по телефону, заставило его с облегчением опуститься в рядом стоящее кресло и захлопать губами на выдохе.
Эпилог
После обеда заключённых выводили на получасовую прогулку в небольшой тюремный скверик, размером с детскую площадку. Из обрубленного ствола берёзы пробивались новые ветки с маленькими светло-зелёными листочками. Настороженность и открытая враждебность мультикультурного тюремного населения друг к другу мирно растворялась в запахе распустившейся сирени. Абдулла блаженно вдыхал терпкую свежесть душистого воздуха. После купания в холодной горной реке сёстры долго растирали шестилетнего Абдуллу махровым полотенцем, сменили его мокрые плавки на сухие трусики, потом все втроём надели сандалии и стали спускаться по тропинке к шоссе. Редкие разноцветные «Жигули» сверху казались добрыми драгоценными жучками. Невидимые счастливые родители с радостными детьми сидели в этих автомобилях. Рядом с ним на скамейке сидел вор в законе Джабраил и рассказывал ему об окружающих тюремных обитателях. Вон там, среди бритых, коричневых, лоснящихся на солнце голых голов чернокожих, — гранёный череп Патриса, главаря банды «Чёрных ангелов». А вон тот усатый игрок в нарды — албанец Фатмир, на протяжении нескольких лет получавший пособия для неимущих одновременно в семи городах Бельгии. Он убил ножом социальную работницу, раскрывшую махинацию. А вон тот молодой красавчик с широкой улыбкой и маслянисто-чёрными глазами, завязавший живую беседу с надзирателем, — это марокканец Хусейн, зарезавший из ревности двух своих жён, привезённых из Марокко. Он скоро освободится и поедет за третьей.
