— Ты не про платья, Гергамора, ты про другое рассказывай, — нетерпеливо зашумела ребятня.
— Почему же. И про платья интересно, — сказала подошедшая послушать старуху Тина, — что ж это за платья такие, в которых из дому выйти нельзя?
— Ну это я лишку сказала, — буркнула старуха, — выйти-то можно. Только неудобно очень. Длиннющие — разве что пыль подметать.
— И что ж, носили их?
— Да нет, без толку возил. Одно только мне и подарил. «Хорошо оно тебе будет, — говорит, — носи, а других не слушай. Дикие вы тут все. Лесные. Жизни не знаете». А ткани у него меняли. Красивые. Цветастые были. Только рвались быстро (не то что наши). Много шкурок он за те ткани просил. Присесть бы мне куда, а? — Старуха вдруг закряхтела, заохала, казалось, она вот-вот рассыплется на части.
— Тут вроде пенек был, — пробормотал Питер.
— Был, верно. Ты небось все пеньки в округе знаешь, — усмехнулась старуха. — Деревья в поселке рубить хлебом не корми. Бревно — оно бревно и есть.
— Но-но, — обиделся за свое прозвище охотник.
— Носи, коли заслужил. Где ж он, показывай…
— Вон, — протянул руку Питер, едва не задев по носу подошедшего Хромоножку. — А! И ты туда же! — нахмурился охотник.
Скучно рассказывала старуха, и Питер, плюнув на старушечьи россказни, подошел к истомившемуся от ожидания Гнусу. От рыболова изрядно попахивало элем, охотник недовольно поморщился:
— Уже?
— Что ж, хлебнул чуть-чуть, нельзя что ли? — обиделся Гнус.
— Ну и голос у тебя, — сплюнул Питер, — хуже, чем у Гергаморы. Ладно. Сделал? — вполголоса спросил он.
— Ага. Делов-то. С первой стрелы и положил. Правда, тявкнул, сволочь. Я уж думал, Гвирнус выскочит, обошлось. Веточками закидал и — ноги.
— Дурак сопливый! Оттащить надо было! Найдет — сразу догадается, настороже будет. А так бы думал, мало ли где по Поселку или по лесу шастает. А впрочем, вурди с ним! Не боюсь я его, — зло сказал Питер. — С кем говорил?
— С Вислоухим. Еще — с Рухом, ну, тем самым, что с тобой в Лысый лес ходил…
— Слабак он, — проворчал Питер.
— Еще с Касьяном вчера. Жаль, сгорел.
— Ты мне мертвецов не приплетай. О живых говори.
— Да многие пойдут — только позови. Что Гвирнус, что Ай-я — порода у них такая. Ай-я же, все говорят, хвори напустила, а теперь болеет, вишь, сама. Подходяще стало быть, хе!
2
Слушатели между тем перебрались к указанному Питером пеньку. Нетерпение все более возрастало, но старухе это нравилось. Она сидела на пне скрючив высунувшиеся из-под юбки костлявые ноги. Слушатели невольно отводили глаза и морщили носы. Однако расходиться не спешили.
