Однажды в проеме двери возникла фигура. Ну что? Кричать бесполезно. И слышу:
— Мадам, что это ты тут?
— Да так, Жан. Красиво, звезды…
В ответ: я тоже люблю смотреть.
Французский я так и не постигла. В присутствии дочери, для которой французский, можно сказать, родной, и кофе, по-ихнему изъясняясь, не осмелюсь заказать. А вот искаженный, примитивный креольский — наследие колонизаторства — открыл глаза на многое. На Жана. Вот и сейчас вижу его мальчиковую, подростковую худобу, глаза в пол лица, вопрошающие о чем-то.
Возможно, о главном, что забыто нами, так сказать, цивилизованными людьми.
… Ах да, море. Мы до него-таки доехали. Цвета сапфира, с песчаным искрящимся дном. Ни до, ни после мы такого не видали. И оно действительно скрасило нашу тамошнюю жизнь.
Когда мы только приехали на Гаити, проблема возникла с миттель-шнауцером, Микки. Он, к стыду нашему, оказался расистом. В России, где родился, не знал поводка. Трудный характер обнаружил сразу: не случайно выбирала щенка я. Он лег мне на грудь и всю изблевал на пути к даче. Хозяева объяснили: главное, не дать слабину, будет плакаться, а вы затворите двери и не пущайте, собака должна знать свое место.
Да, как же! Приперся со своей подстилки в коридоре не к комнате дочери — она у нас кремень — а к нашей. Скулил? Нет, скандалил, базарил. Требовал то, что в итоге и получил. Наглец. Засрал, описал, конечно, все. Метил не на газеты, которыми, как нас учили, мы расстилали, а аккурат мимо. Его младенчество — сплошное утверждение себя. Не места, а роли, главенствующей.
На карту — все. Готов был и помереть, измаял нас своими болячками, то понос, то рвота. Но своего добился, воцарился. А ведь были у нас и до него собаки, и в Андреевом детстве, и в моем, смышленые, верные. Этот же въелся в сердце.
Взял самую важную для их породы планку: член семьи.
Из Женевы приехал с нами в Нью-Йорк. У нас был трехдневный переход к Гаити: номер в шикарном «Нью-Йорк пэлас отеле», рядом с собором святого Патрика, у Пятой авеню. И на Микки надели намордник. Впервые.
Он шел по Пятой буквально на ногах, «руками» пытаясь содрать ремешки намордника. Народ столбенел. И это на Пятой, где голому пройтись — не заметят. Вслед нам — свист. Американская общественность раскололась. Одни: изверги, издеваются над животным! Другие: полицию надо вызвать, убрать зверюгу! Особенно после того, когда Микки, извернувшись, сделал пас к афроамериканцу на роликах. Но хуже всего оказались постояльцы респектабельного отеля.
