Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей | страница 18

Генерал-инспектор военно-учебных заведений, младший брат царя великий князь Михаил Павлович, действительно чрезвычайно любил «порядок», понимая его как безукоризненную выправку, идеальную линию равнения, предельную стройность маршировки. Не боевые качества войск, а плац-парадное совершенство заботило великого князя, который даже утверждал, что «война портит солдата». Горе было начальнику и его подчиненным, если замечалось хоть малейшее отступление от установленной формы. А наметайный глаз высочайшего инспектора ничего не упускал. Князь любил появляться неожиданно и ловить промахи. Редко появление его обходилось без скандала, распеканий, арестов, розог для солдат.

В отличие от других военных школ, в Инженерном училище воспитанников не секли, но все другое бывало. Поэтому смотров боялись как Страшного суда.

Примерных воспитанников в виде поощрения назначали ординарцами к великому князю. Удостоившись такой чести, Федор раз попал в неприятную историю. Назначили его. Он явился и отрапортовал:

— Кондуктор Достоевский явился в распоряжение вашего превосходительства.

Сказал и обмер. Надлежало — «вашего высочества», а он — «вашего превосходительства».

— Присылают же таких дураков, — заметил Михаил Павлович и по всей форме распек и училищное начальство, и незадачливого ординарца.

После майского парада Инженерное училище выступило в лагеря. Тридцать верст от Петербурга до лагеря проделывали походным маршем. Этот переход можно было бы счесть прогулкой, если бы не ранец за спиной, лядунка — сумка для патронов — через плечо, непременные для саперов кирка и лопатка, которые при каждом шаге немилосердно колотили по ляжке. И еще — злосчастный кивер непомерной высоты. Особенно досаждал он тем, у кого водились деньги. Он служил им кладовой. Его весь сверху донизу набивали апельсинами, пирожками, булками, сыром, леденцами и несли эту снедь на голове, рискуя повредить себе шею.

Кивер Федора был пустой, но недавно купленный к майскому параду — новенький. Купил на последние деньги. Объяснил отцу этот расход так: «Решительно все мои новые товарищи запаслись собственными киверами; а мой казенный мог бы броситься в глаза царю. Я вынужден был купить новый, а он стоил 25 рублей». Вряд ли царь среди многотысячного войска разглядел бы старый кивер Федора Достоевского. Дело было не в царе, а в товарищах.