и
особенно, на самом деле она имеет в виду, что готова пойти в постель с первым встречным, рассказавшим ей пару анекдотов на дискотеке, что она готова сделать какое угодно свинство в машине типу, чьего имени она даже не знает, — но с тобой она сделает чудесное исключение и будет держать тебя на расстоянии три недели, даже не поцелует тебя и будет беспрестанно говорить о метоскопии
[27] и о средневековых колдунах, рассказывая тебе истории о Диодоре Катанском и пересказывая тебе слово в слово «Адский словарь» Колина де Планси.
В жизни бывают редкие ситуации, когда у тебя не возникает желания вступать в спор даже с твоими собственными чувствами, так что я встал и начал одеваться.
— Ты куда? — спросила Эва, и я ответил ей, что только что получил телепатическое послание от Валаама, и он приказывает мне немедленно прийти в монастырь, чтобы изнасиловать пятнадцать монашек. Как ни странно, Эва улыбнулась:
— Иди сюда, возвращайся ко мне… Но не трогай меня, пожалуйста. Мне больно. Я просто хочу спать с кем-нибудь вместе, хорошо? Обещаешь?
И не знаю почему, я снова снял носки и брюки и лег в постель, рискуя тем, что меня цапнет Калиостро, рискуя действительно изнасиловать свою амфитриону, телеправнучку Мерлина, рискуя попасть в плен к ее магнетическому или теургическому влагалищу, кто знает. В общем, можно сказать, рискуя всем, чем только можно, потому что отношения, начинающиеся странно, обычно заканчиваются еще более странно — так же как происходит — я так думаю, — если есть мясо летучей мыши: чем больше мяса летучей мыши ешь, тем, полагаю, более странным кажется вкус, потому что сомневаюсь, чтоб кому-либо удалось привыкнуть к вкусу мяса летучей мыши. А у Эвы, хоть и нехорошо признаваться в этом публично и как бы это ни огорчило ее многочисленных зрительниц, было в голове что-то вроде летучей мыши, как видно будет из дальнейшего, если еще не стало видно.
Поворот назад во времени: Йери готовила очень хорошо, хотя в ее блюдах всегда присутствовал оттенок тончайшей экстравагантности, после них оставался сильный, стойкий привкус, отчасти потому, что она практиковала синкретическую гастрономию, беря ингредиенты оттуда и отсюда, со специями из ведьминого леса, со странными красителями, с горькими травами и бог знает с чем еще, — все это смешивалось, потому что ее понятия о кухне были схожи с ее понятиями о флористике: это искусство сочетать несочетаемое и придавать ему беспокоящее оформление. Ты видел букет, сделанный Йери, и, несмотря на условную симметрию его композиции, замечал теллурическую агрессивность, содержавшуюся в этих цветах из зимнего сада; ты видел приготовленное ею блюдо из курицы и замечал, что курица утратила свой вид общипанного трупа, хотя и плавает в весьма причудливых соусах, и ты ощущал не процесс поедания курицы, а личную трагедию курицы: как она с тревогой вышла из яйца, ее детство под чуткими взглядами в тысячу ватт, ее механическое обезглавливание… (Куры, с их страхом иметь перья… С их страхом потерять их…) И так во всем: салат-латук, выложенный на блюде Йери, напоминал тебе о тучной комковатой земле, где он вырос, и о зеленых червяках, что жили среди его листьев, ее пирожные оставляли на небе первобытный оттенок, привкус злаков плейстоцена; от ее мясных блюд создавалось впечатление, что слышишь из скороварки крики приносимого в жертву животного, у ее компотов был вкус самой весны с ее буйством ароматов, и так далее.
