Размышления о чудовищах | страница 87
Целовать женщину, только что облизывавшуюся с котом, мало кому понравится, насколько я знаю, однако в какой-то момент, заметив в глазах Эвы горячую волну экстази, я схватил ее лицо в свои руки и до половины засунул свой язык ей в рот, чтобы выиграть время… или чтобы все потерять: орел или решка. (Великая альтернатива.) Выпал орел, так сказать, так что мы рухнули на ее постель, и произошло то, что обычно происходит в таких ситуациях, не считая того, что кот Калиостро в позе халифа вальяжно развалился на простынях.
По завершении кульминационной фазы Эва, Калиостро и я лежали какое-то время молча, каждый бродил по своей собственной хлопковой стране, чуждый собственному существу, в полудреме, — до тех пор пока Эва очень серьезным тоном не сказала:
— Это было насилие.
И я почувствовал себя так, словно эта маленькая голая женщина, лежащая рядом со мной, ударила огромным молотом по небесному своду, и мне на голову упал весь щебень. Я повернулся к ней, с лицом, превратившимся в огромный знак вопроса, — полагаю, такое выражение может быть у человека, рассматривающего круглую рану, только что проделанную в его животе орудийным снарядом, хотя и убедился в том, что лицо Эвы не содержало никакого ответа на этот огромный вопрос, в который превратилось мое лицо, потому что на нем по-прежнему не было никакого выражения, а взглядом она пристально уперлась в потолок.
— Как это, насилие?
И Эва пояснила свою гипотезу:
— Ты меня изнасиловал.
Существует семь тысяч способов унизить человека, с которым ты только что переспал, но этот вид унижения показался мне чрезмерно надуманным, беспричинным, безосновательным и, кроме того, несправедливым, потому что надо иметь очень широкое представление об изнасиловании, чтобы считать таковым явление, состоявшее в том, что женщина сидит верхом на мужчине в течение нескольких минут, постанывая и двигая бедрами, закатив глаза, отчаянно прося поддать ей еще, и яростно царапает сама себе соски. (В этот момент, как странно это ни покажется, я вспомнил, что сказал Сократ незадолго до смерти: «Говорить неправильно — значит не только совершать ошибку в сказанном, но и наносить ущерб душе». Как ни странно, я вспомнил также о Пармениде Элейском, лирическом философе, противнике в споре Гераклита Эфесского, и произнес про себя одно его высказывание: «Если в речи есть смысл, слова должны означать что-либо, а все в целом не должно обозначать совершенно противоположного».)