— Думаю, это здесь, — сказал Хуп и припарковал машину возле какого-то здания, напоминающего бункер. Мы вышли из машины и направились к двери, на раме которой виден был слепой экран видеофона.
— Дон Хулио? Это я. Хуп Вергара. Мы разговаривали с вами сегодня утром, — сказал Хуп в видеофон, и через минуту дон Хулио собственной персоной открыл дверь: она была сантиметров двадцати толщиной, с многочисленными цилиндрическими замками.
— А это кто такие? — спросил дон Хулио, очень высокий старик и очень могучий, по крайней мере для старика, с глазами, не смотревшими ни на кого в отдельности, с очень небольшим количеством волос, хотя и спутанных, словно грива.
— Это друзья, которым можно доверять.
Но старик сказал, что впустит только Хупа.
— Им можно доверять, — настаивал Хуп, но старик остался тверд в своем решении, и тогда Хуп сказал дону Хулио, что ему даже не нужно заходить внутрь, потому что товар лежит в багажнике машины. Тогда старик закрыл дверь бункера, ухнувшую при этом, словно стена пирамиды, и направился к машине энергичными шагами, словно человек, собирающийся тренировать гладиаторов, — чтобы как-нибудь описать его старательность.
— Открывай, — приказал дон Хулио Хупу: видно было, что он привык командовать людьми. Когда Хуп открыл багажник и дон Хулио увидел бронзовый бюст товарища Ленина, он принялся смеяться, как будто долгие годы ждал, пока можно будет засмеяться, и это обстоятельство насторожило нас четверых: ведь не существует более озлобляющей вещи, чем смех по неизвестной причине.
— Над чем вы, черт возьми, смеетесь? — спросил Хуп через некоторое время; старик продолжал смеяться.
— Над этим, над чем же еще? — сказал старик, указал на голову Ленина и разразился новым взрывом хохота.
Уверяю вас, при обычных обстоятельствах Хуп схватил бы старика за грудки или за шею, швырнул бы его об стену бункера или на капот машины и там выдал бы ему свою звездную речь, произносимую им обычно в приступе ярости:
— Послушай, приятель, я уже не в том возрасте, чтобы разглагольствовать с тобой. Я в том возрасте, когда могу лишь убить тебя, ясно?
Но ничего такого Хуп не сделал: он был столь же обескуражен, как и мы, таким издевательским поведением вышеупомянутого дона Хулио.
— Проходите, проходите, — сказал старик, и всех нас тронуло это внезапное гостеприимство, благодаря которому в конце концов открылась дверь дома, бывшего, вероятно, одним из двадцати или тридцати самых нелепых мест в мире, включая музеи и больницы.
