Я. Б. Зельдович вспоминал потом: «Главным в этих первых работах были даже не сами работы, а вся тогдашняя обстановка переднего края науки. Главным был научный энтузиазм и тесное общение людей. Старшему в этой группе — А. Ф. Иоффе — было чуть больше сорока лет. Семенову, который тоже причислял себя к старшим, было тридцать. И было более десяти человек совсем молодых — 20—22-летних будущих академиков, членов-корреспондентов, которые работали с огромным увлечением. Они обменивались мнениями, работали, не считаясь со временем, и в этой обстановке зарождалось то, что сейчас можно назвать школой Иоффе».
Поездка Харитона в Кавендишскую лабораторию в Кембридже — событие настолько важное для становления Харитона-ученого, что следует особо рассказать о нем.
В 1921 году Абрам Федорович Иоффе получил согласие Резерфорда на стажировку в его лаборатории П. Л. Капицы. Петр Леонидович проработал в Кавендишской лаборатории с 1921 по 1934 годы. В 1926 году по рекомендации Капицы Резерфорд согласился принять к себе на стажировку еще одного физтеховца — Ю. Б. Харитона. П. Н. Семенов помог оформить Юлию Борисовичу зарубежную командировку, и он на два года уезжает в Англию.
«Кавендишская лаборатория,— рассказывает Харитон,— построена более ста лет назад — в 1874 году. Снаружи здание выдержано в готическом стиле. Нормального подъезда нет. Вход в арочном проезде. Небольшая лестница налево ведет в ряд лабораторий трехэтажной части здания... В конце двора находилась лаборатория Петра Леонидовича. В рабочих комнатах не было штукатурки. Просто аккуратно сложенный голый кирпич. Это нарушало привычное представление о лабораторном помещении, но нисколько не мешало работать. Налево от арки на самом верху было чердачное помещение. Оно так и называлось — «чердак» (garret!). Каждый из вновь прибывших должен был пройти через этот «чердак» — поработать там некоторое время, чтобы освоить простейшие операции с радиоактивными веществами. Я тоже пробыл там около месяца.
В небольшой мастерской работали несколько механиков и слесарей. В исключительных случаях, когда предстояло сделать что-либо сложное — типа вильсоновской камеры, Резерфорд давал разрешение на заказ приборной фирме. Я немного умел работать на станке и поэтому пользовался благоволением заведующего мастерской. Он иногда разрешал смастерить что-нибудь, не занимая чрезвычайно загруженных мастеров. Станок, на котором я работал, был без мотора, с ножным приводом, как у ножной швейной машины. У нас в России в это время такие станки уже не применялись. Но англичане не любят менять традиции. Этот станок приобретен был, вероятно, еще в прошлом веке, но мастера лаборатории продолжали на нем работать.
