— Не подходи, Лу. Не подходи.
— Я войду к тебе, старый коняга, и не пробуй меня остановить. — Лу упрямо шагал к крыльцу, сбив шляпу на затылок, и под рукой поблескивало лезвие топора.
— Стой, Лу! — закричал старик. — Сейчас же остановись.
— Не остановлюсь. Валяй стреляй.
Старик выстрелил поверх головы Лу. Пуля простонала, срезала еще несколько листьев с тополей.
— Стой, Лу. Не подходи.
Лу шел себе.
— Не буду стоять, старый дурень. Давай-ка выходи оттуда.
Послышался грохот падающих досок. Дверь распахнулась, и мой дедушка появился на пороге, наставив карабин прямо в Лу.
— Стой. Стой, Лу, что это еще ты затеял?
А Лу был уже почти на ступеньках крыльца.
— Стреляй, старый коняга, — сказал он. — Чего там, пристрели меня. — И отбросил топор.
Дедушка вскинул ружье и вновь выстрелил, над самой шляпой Лу. Эхо не успело замереть, как старик перезарядил карабин.
— Последний раз говорю, Лу. Последний. Тронешь мой дом — и я убью тебя.
Лу, похоже, смутился на миг. Почти не двигался. Наконец сказал:
— Значит, так, — и ступил на веранду, от деда его отделяли три шага, и тот прицелился прямо в живот Лу.
— Я убью тебя! — вскричал старик.
— Вот он я, — ответил Лу. Остановился и развел руки. — Вот он я.
Мой дедушка молчал. В тени веранды можно было рассмотреть, что он трясется всем телом, а лицо его побелело от ненависти, ожесточения и безнадежности.
— Ты предатель! — разгневался он. — Ах, Лу, грязный ты предатель! — И он швырнул карабин сколько было силы на пол веранды. Колени его подкосились.
Лу не дал ему упасть и помог подойти к нам — к тете Мариане, ко мне и к машине, которая увезет его с ранчо.
Казалось, дедушка плачет: плечи дергаются, голова поникла, пальцы сжимаются до боли, но глаза, когда я заглянул в них, были выжжены насухо. Он напоминал слепого.
Лу и Мариана усадили его на заднее сиденье автомобиля. Я не сводил глаз со старика. Лу положил свою сильную руку мне на плечо.
— С ним все будет в порядке, Билли. Отправляемся.
Я скинул с плеча его руку и сверкнул глазами:
— Не тронь меня, Лу Мэки. Мы с тобой больше не разговариваем.
Тремя днями позже старик исчез.
Мы, он и я, остановились у тети Марианы в Аламогордо, спали в комнате для гостей, тетя нас старательно кормила. Мне предстояло отправиться на Восток уже на следующий день, а дедушке — никуда не уезжать. Но он уехал. Скрылся. И я видел, как это было.
Первые сутки после того, как его разлучили с ранчо, он болел. Ни с кем ни слова, ни на кого ни взгляда. Просто сидел на стуле или лежал в постели, глаза широко открыты, смотрят в никуда.
