Там, по берегам Пинеги, где корабельные леса пересекаются наволоками (лугами), окруженные высокими черными пряслами (на них сушат снопы золотого ячменя) стоят задумчивые села с дивными церквами, в высоких домах просторно живется крестьянину с большой семьей. Избы в пять-шесть покоев не редкость; всегда есть «гостиная горница» с городской обстановкой, со множеством цветов на окошках.
И хозяин такой избы — не кулак, не мироед, а только здоровый работник. Было бы здоровье, а северянин лесом, зверем, да рыбой всегда наживет денег и от излишка нарядит жонку и дочку в узорчатые сарафаны, в бархатный повойник или парчевую повязку. Любят и берегут там старинные наряды, как и старинные песни, как и вековечные обряды.
Ну, рядом с богатством встречаешь, конечно, и убогость — лютые морозы да ветры убивают и хлеб на корню и здоровье человека — и тогда удивляешься терпенью, выносливости и той силе благочестия, которое всегда, словно радостный золотой венчик, украшает северную «сиротину» (нищего).
В этом сказочном краю, где крестьянин, никогда не знавший крепостного ига, жил свободно, хранил и любил слово и украшал им свою жизнь, как скатным жемчугом, должна была случиться сказка, и она случилась.
Давным-давно, в деревне Усть-Ежуга, при впадении реки Ежуги в Пинегу, стояла маленькая черная избушка, в ней семь голодных ртов и одна только пара рабочих рук, да и то женских. Это — мать, работница неустанная, а с нею четверо ребятишек, да старая бабка, да огромный столетний дед.
Дед с детьми водился, растил их вместо таты. Мама оставит ребятишек в избе, уйдет на работу, а дед, старый, таинственный, притягательный, много видевший, много слышавший дед — с ними. Им и любо. Дед в молодости ходил по Зимним Кедам, бил морское зверье; оттуда вынес свои старины.
И ребятишки пристают.
— Дедушко! спой старину… Дедушко! спой былину!
Дедушко заповорачиватся, запокашливат, — то скоро дедушко запоет… Споет былину про Илью про Муровича, длинную, длинную.
— Дедушко, спой коротеньку!
Споет дедушко коротеньку, дети просят длинну. Ребятишек отколе ни возьмись штук пятнадцать в избу уж набилось; все слушают: распелся дедушка.
И «внялась» в эти старины одна крошечная Машутка, все упомнила и пронесла сквозь скудную, тяжкую жизнь драгоценный светильник поэзии и донесла, уже старческими руками, до большого города, до молодой толпы, ей на улыбку и на радость.
А жизнь была скудная. С десяти лет пришлось побираться, ходить по кусочкам. Пришли годы: выдали Машу замуж в деревню Шотогорку. Для сиротины разве найдешь хорошего жениха? Хоть и работница была Маша, а хозяйство все кривилось: муж пил, и на руку нечист был, и бродяжить любил.
