— На лбу ясно видны выжженные буквы В. Ф. Б., - перебил другой конюх. — Я предполагал, конечно, что эти начальные буквы значат "Вильгельм фон-Берлифицинг", но в замке все положительно отрекаются от лошади.
— Странно! — проговорил барон задумчиво, очевидно, не сознавая своих слов. — Правда, замечательный, удивительный конь! И, видно, действительно, пугливый, неукротимый. Ну, пусть будет моим, — заключил он после паузы, — может быть, такому ездоку, как Фридрих фон-Метценгерштейн, удастся укротить самого черта из конюшен Берлифицинга.
— Нет, господин, вы ошибаетесь; мы ведь докладывали вам, что конь не из берлифитцингской конюшни. Будь он оттуда, не осмелились бы мы представить его кому-либо из вашей семьи.
— Правда! — сухо согласился барон.
И в эту самую минуту из замка выбежал, весь раскрасневшись, постельничий. Он шепнул на ухо барону о внезапном исчезновении куска обоев в одной из комнат, которую он описал в подробности. Несмотря на пониженный голос, которым он говорил, ничто не скрылось от возбужденного любопытства конюхов.
Во время этого разговора Фридриха, по-видимому, волновали различные чувства. Однако он скоро овладел собой, и лицо его приняло выражение злобной решимости, когда он приказал немедленно запереть на замок комнату, а ключ отдать ему.
— А слышали вы о несчастье с старым охотником Берлифицингом? — спросил один из слуг барона, когда, после ухода постельничего, огромный конь, признанный бароном своею собственностью, поскакал с удвоенным бешенством по аллее, которая вела от замка к конюшням Метценгерштейна.
— Нет, — отвечал барон, резко поворачиваясь к говорившему. — Ты говоришь, несчастье?
— Он умер, господин. Думаю, для вас, как члена вашей семьи, известие не неприятное.
Усмешка скользнула по лицу слушателя.
— Как он умер?
— Стараясь спасти своих любимых лошадей, он сам погиб в огне.
— Вот ка-а-к! — протянул юноша спокойно и вернулся, как ни в чем не бывало, в замок.
С этого дня в поведении распутного барона Фридриха фон-Метценгерштейна произошла замечательная перемена. Он, в самом деле, разочаровал ожидание многих маменек, имевших на него вид; а в своих привычках и образе жизни еще больше чем прежде стал расходиться с жизнью соседней аристократии. Он никогда не переступал за пределы своего поместья и жил совершенно одиноко. Разве только таинственный бешеный рыжий конь, на котором он начал постоянно ездить, мог иметь некоторое право называться его другом.
