В разговорах с Григорием Золтан часто именовал Нину Ревскую «твоя балерина».
— Я читал описание одного званого обеда… Неплохой был обед. Присутствовала принцесса Маргарита.
Золтан улыбнулся своим мыслям, похоже, решив умолчать о какой-то пикантной детали. Порывшись в пакете, он извлек оттуда потрепанную тетрадь.
— Я подчеркнул интересное.
— Большое спасибо, — поблагодарил Григорий, хотя и не придал находке друга особого значения.
Золтан встречал Нину Ревскую в Лондоне, но почти не общался с ней.
Открыв тетрадь, старик пробежал пальцем по странице.
— Немного, всего несколько строк… Где? А-а, вот. Прочитать все или только то место, где упоминается Виктор Ельсин?
— Все, конечно.
Григорий медленно затянулся сигаретой.
Чуть повысив голос, Золтан начал читать:
— Там присутствовала La Papillon[16], похожая скорее на самку богомола. Длинная и погруженная в себя. Меня всегда удивляло то, какими холодными и невозмутимыми оказываются эти балерины при личном знакомстве. Она увешана жемчугом и, кажется, сама испускает бледное свечение. Нина Ревская прекрасно говорит по-английски, синтаксически грамотно и с такими идиоматическими выражениями, о которых я прежде и понятия не имел. Сначала мы болтали ни о чем, но потом балерина оттаяла. Изабелла и леди Эдгар исполнили непристойную песенку. Несмотря на мой идеальный английский, я не смог уловить многих аллюзий. Нина казалась немного сбитой с толку. Подозреваю, что и она немногое поняла из этой песни. Она призналась, что поначалу была немного шокирована непринужденностью, царящей на вечеринках Роджера. Никогда прежде она не видела людей, сидящих на столах или сбрасывающих туфли, дрыгая ногой. «Такие мелочи сначала удивляют, но со временем о них забываешь», — сказала она. Я прекрасно ее понимал. То, что изумляло меня год назад, теперь стало рутиной. Но Бабочка еще не освоилась. Когда позже появилась Марго, — Золтан посмотрел на Григория, — Фонтейн[17], Нина Ревская занервничала. Ходят слухи, что они в ссоре и терпеть друг друга не могут. Бабочка ничего не сказала, но в ее глазах появился холодок, а в движениях — резкость. Когда разговор зашел о моих стихах, я ожидал, что Нина Ревская упомянет о своем муже, но она предпочла не развивать эту тему. На вопрос «Читаете ли вы поэзию?» она ответила, что давно утратила к ней интерес. Она так прямо и выразилась: «утратила интерес». Я спросил: «Почему?» Ревская ответила, что согласна с Платоном: поэзия — бесчестное ремесло, и поэтов следовало бы изгнать из общества. Меня ее слова ужаснули. — Золтан посмотрел на Григория и заметил: — Я никогда не прощу Платону это высказывание. — Потом продолжил: — Нина попыталась объяснить свою точку зрения: только настоящая жизнь является правдой, а красивые стихи — просто-напросто ложь. И она больше не намерена эту ложь терпеть. Я набрался храбрости и возразил: «Ваш муж, я уверен, не согласился бы с вами». Балерина сказала, что именно Виктор Ельсин обратил ее внимание на отношение Платона к поэтам. Ее муж и сам прекрасно понимал, насколько лживы его стихи. Реальности, в которую он хотел, но не мог поверить, не существовало, поэтому Ельсин создавал ее в своей поэзии. Потом к нам подошел Роджер. Елочный стеклянный шар свисал на ниточке у него из ноздри… Ну все! Конец!
