— Жаловаться не на что, — сказал он Золтану.
— Чем помогут жалобы, если случилось горе? Но в мире много странного и причудливого. Никогда не знаешь, что преподнесет жизнь в следующий раз.
Глаза Золтана смеялись, но улыбка его была кривой.
— А как дела у тебя? — спросил Григорий.
— Доедай-ка свой торт, а то клюешь его, словно ешь с чужой тарелки.
Григорий улыбнулся. Золтан говорил правду. Надо смириться и продолжать жить дальше.
«Не зацикливайся… Не зацикливайся…»
Григорий поймал себя на том, что утвердительно кивает собственным мыслям. Ему не нравилось свое душевное состояние. Он потерпел фиаско. Когда-то он уважал Нину Ревскую, а она… Почему она его боится? Это бессмыслица. Он потерпел поражение и сдался.
Нет, он знает, что делать. Почувствовав себя лучше, Григорий доел торт. Золтан снова принялся записывать что-то в блокнот, но потом оторвался, взглянул на Григория и неожиданно серьезно сказал:
— Мы должны поговорить, и как можно скорее.
Григорий помолчал и спросил:
— А чем мы сейчас занимаемся?
Золтан сердито тряхнул головой и прошептал:
— Не здесь.
— А-а…
Григорий оглянулся. Никто, кажется, не прислушивался к их разговору. Он стряхнул со стола крошки.
— Я позвоню тебе домой.
— Нет, нам надо встретиться.
Озадаченный Григорий пожал плечами.
— Хорошо, скажешь когда. А сейчас мне надо уходить.
Он поднялся и натянул перчатки. Золтан чуть заметно кивнул. Два завсегдатая кафе, раньше сидевшие за соседним столиком, шепотом обменялись какими-то словами и пересели подальше от них. Григорий понял, что это из-за Золтана. Они приняли его за бродягу: грязные полиэтиленовые пакеты, отлично сшитые, но покрытые пятнами широкие габардиновые брюки, обтрепанный по краям шелковый галстук. Это Америка, страна равных возможностей! Здесь уважаемого поэта могут по ошибке принять за бездомного.
— Хорошо, Золтан! До скорого!
— С нетерпением жду, — откликнулся венгр.
Григорий не мог припомнить, когда в последний раз он с нетерпением чего-то ждал.
Когда-то он был молод и полон надежд. Григорий до сих пор помнил жесткий на ощупь брезентовый рюкзак, с которым приехал из Принстона. Лямки были длинными и узкими. Он так и не смог привыкнуть к ним. Рюкзак покрывали пятна, оставшиеся после «встреч» с многочисленными лужайками, тротуарами и полами. Он помнил, как воняла его футболка после долгих часов, проведенных в грейхаундском автобусе. Ужасно хотелось есть, а он все шел и шел по авеню. Ему уже исполнилось девятнадцать лет: высокий, долговязый, растрепанные, давно немытые волосы. Григорий сошел не на той остановке. Идти пришлось долго — куда дольше, чем он предполагал. Ему понравился тенистый парк посреди авеню. Трава как длинная зеленая ковровая дорожка. Единственными большими городами, которые он до того посетил, были Париж и Нью-Йорк. По сравнению с ними старые здания Бэк-Бэя, престижного жилого и торгового района Бостона, казались причудливыми, но одновременно солидными. Впрочем, тогда все его помыслы занимал лишь один адрес, один дом. Крутые ступени крыльца, кованые железные перила. Массивная, покрытая резьбой дверь подъезда чуть приоткрыта. Григорий глубоко вздохнул и вытер ладони о штаны. Не помогло. Потом он достал из кармана платок и вытер пот со лба.
