В общем, старик на большую часть людей производил достаточно хорошее впечатление своей любезностью и какой-то бросающейся в глаза готовностью помочь по мере сил в любом затруднении. Лишь один пунктик в его поведении казался всем весьма странным — это злостное уклонение от каких бы то ни было откровений. Чуть только кто-нибудь задавал старику вопрос, пусть самый невиннейший, но касающийся его жизни до приезда сюда, как он, добродушно улыбаясь, искусно уводил разговор в сторону или делал вид, что не расслышал. Если же вопрос повторяли, он извинялся и, ссылаясь на спешку, уходил.
Кому-то не нравилась эта скрытность, кем-то она воспринималась спокойно. Но так или иначе, вопросы скоро стихли, и старик получил право родиться в нашем городе заново, ведя свою нехитрую биографию с того июльского утра, когда я проснулся, разбуженный хлопком двери.
В чем же суть рассказа, спросите вы? Кому могут быть интересны серые пятиэтажки захолустья, собаки, сплетни, рожденные скукой, мелочная ненависть автора?
Но не спешите…
…Мой отпуск подходил к концу. Близилась осень. Вот уже неделю стояла мерзкая дождливая погода. Дома, в кубышке, лежала с таким трудом собранная сумма, которую решено было не тратить. Я надеялся, что рано или поздно мне все-таки что-нибудь подвернется. То происшествие было совершенно забыто, но ненависть, однажды поселившаяся во мне, так никуда и не делась.
После той встречи в подъезде я еще два раза сталкивался со своим врагом во дворе. Толком уже не понимая причин своего чувства, я смотрел на него огненным взглядом, стараясь вложить в него дополнительно презрение и насмешку. Старик больше не пытался здороваться со мной, он лишь смотрел в мои глаза, и лицо его принимало печальное выражение: печальное и как — будто немного виноватое. В те мгновения мне казалось, что он знает причину ненависти, и я испытывал тяжелое наслаждение от подобной мысли.
В тот день я сидел одиноко за столиком пивной, флегматично листал скучнейшую газету и хмуро прислушивался к стуку дождевых капель. На всем лежал отпечаток серости и тоски. Даже пиво, стоявшее передо мной, казалось, приобрело какой-то невыразительный тоскливый вкус.
Я уже собирался уходить, когда открылась дверь, и в пивную вошел старик. На его лице читалась растерянность. Сколько я помнил, он никогда раньше не удостаивал этот зал своим посещением. Собака, с которой он никогда не расставался, должно быть, осталась у входа. Меня старик сперва не заметил, так как я спрятался за газетой, размышляя, каким ветром его сюда занесло.
