Последнее, быть может, объяснялось моей нелюбовью к зиме, к холодным ветрам и осенним дождям, заунывно стучащим по мокрой земле. Я любил солнце, лето и теплое море. Я любил дурманящие ароматы и яркие краски и всегда стремился туда, где мог найти все это. И моей мечте никогда не удавалось убежать — я всегда догонял ее. Стоило небу над моей головой слегка потемнеть, стоило легкому ветерку взъерошить мои волосы, как мой самолет тотчас расправлял серебряные крылья и нес меня туда, где солнце, лето и теплое море. И не было на Земле пляжа, где моя нога не взрыхлила горячий песок. И не было моря, не омывшего теплыми волнами моего экзотического загара. И не было ресторана, на террасе которого я не сидел ароматной лунной ночью, сжимая в ладони бокал тонкого вина. И не было театра, в ложе которого я не появился, облаченный в элегантный смокинг. Не было ничего, что жизнь сокрыла бы от меня, считая, что именно этого я не заслужил.
Была лишь одна вещь, от которой мне хотелось избавиться. И это желание избавиться от одной вещи было единственной мечтой, которую я не мог осуществить ни за какие деньги.
То были мои странные сны, происхождение которых не поддавалось объяснению. Тем более, что сны эти были, на удивление, одинаковы и унылы.
Чаще всего мне снилось, что я еду в каком-то пыльном автобусе, вокруг меня люди с серьезными лицами, за окном мелькают чахлые деревья и поблекшие от сырости дома, угрюмое солнце слепо просвечивает сквозь лохматую химическую дымку, и в воздухе стойкий запах болезни. Потом мне снились длинные ряды железных контейнеров, из которых я доставал грязное черное одеяние, облачившись в него, шел куда-то, где вместе с серыми людьми монотонно трудился среди пыли и сырости, думая только о том, чтобы сон поскорее закончился. И не было ни пляжей у теплого моря, ни террас дорогих ресторанов, где так хорошо сидеть в лунном свете с бокалом тонкого вина. Была холодная река, несущая клочья желтоватой пены, и камни, перемешанные с окурками и смятыми пивными банками. Часто унылые дожди стучали по мокрой земле, и я не мог убежать от них, потому что в моих снах не было самолета с серебряными крыльями. Была только лопата, которой я ковырял черную землю вокруг покосившегося домишки, весь облепленный комарами и мошками. В своих снах я часто болел и, проснувшись, смутно припоминал о том, удивляясь, откуда все это приходит в спящее сознание. Откуда этот образ крохотной квартиры и старого скрипучего дивана в сознании, привыкшем к роскоши отелей, бухарским коврам и красному дереву? Откуда этот вкус подгоревшего картофеля на языке, привыкшем смаковать лучшие яства планеты? Откуда эта бледность на коже, привыкшей к загару экзотических стран?
