Это была фотография симпатичного, но заурядного человека, вовсе не заслуживавшего любви такой красавицы, как ее мать, которая, когда все шляпы восторженно приподнимались перед ней, сильнее сжимала ручку Инес, словно говоря: «Ты моя единственная любовь, сокровище. Ты и эта фотография, и никто не потеснит тебя в моем сердце».
Инес потом узнала, что Сальва («Видишь? — говорила она себе. — У этого господина даже имя какое-то некрасивое, он недостоин быть моим папой») пропал на охоте в Канаде, когда она была совсем маленькой. Тело так и не нашли. «Поэтому твоя мама, собственно говоря, и не вдова, и не замужняя, и не свободная, — просветил ее Альберто, — а раз она не вдова, то не может снова выйти замуж». «Никогда?» — спросила Инес, скрестив пальцы. «Никогда», — ответил Альберто. «Никогда-никогда? Ты уверен?» Альберто подтвердил и поклялся, скрестив пальцы обеих рук, как они делали, играя в детстве, когда ей было десять лет, а ему — тринадцать. С того дня Инес стала периодически навещать фотографию того человека, хотя он вовсе не нравился ей (главным образом потому, что на снимке он, с пистолетом за поясом, стоял рядом с убитым редким экземпляром белого медведя). Этот человек всегда был для нее не папой, а «Сальвой», но со временем Инес стала считать его сообщником, благодаря которому вся любовь ее матери доставалась только ей. Делить мать с таким отцом было совсем не сложно: мертвые или призраки, казалось тогда Инес, не очень взыскательны.
Лишь после того как ей исполнилось одиннадцать, Инес заподозрила, что Сальвадор был для ее матери не пропавшим мужем, а просто великолепным прикрытием. К тому времени у Инес уже не было друга, открывавшего ей тайны, потому что Альберто, повзрослев, стал сторониться ее (это предательство она восприняла с обескураживающей покорностью, с какой в детстве принимаются многие разочарования). Однако хотя Инес уже не узнавала секретов от своего друга, для этого были и другие пути. Болезненные и полные сомнений, потому что ей оставалось лишь строить догадки, улавливать едва заметные симптомы, которыми не с кем было поделиться, ведь она была единственным ребенком. Инес всегда была одинока, потому что девочки, учившиеся с ней в колледже, — сначала в Мадриде, потом в канадском интернате, — были не такие, как она. У них были отцы из крови и плоти, а не сообщники с фотографии. А матери их были просто красивыми женщинами, а не богинями, душившими себе шею и запястья за несколько секунд до того, как раздастся звонок в дверь и прозвучит имя, редко повторявшееся впоследствии. Эти звучные имена оповещали о появлениях кабальеро — невероятно похожих друг на друга своими манерами, одеждой, бумажниками, словно ее мать была экзотическим плотоядным цветком, питавшимся только подобными экземплярами.
