нам удастся продать ее французскому каналу «Плюс» и итальянцам. Инес Руано известна в Европе, так что
поблем не будет.
Она сказала пограмма? И поблема? Он действительно услышал «поблема»? Мартин с трудом выносил вид этой конторы и этих девиц, одна из которых (Ро) сейчас весьма заинтересованно оценивала его предплечье. Однако она гладила его не с бесстрастностью скотовода, как ее подруга, а с чувственностью, заставившей Мартина забеспокоиться («Не положила ли она на меня глаз?»).
— Пощупай у него бицепсы, Ро, ну как, твердые? — сюсюкающим голоском спросила другая девица.
Ро тем временем приступила к плечам Мартина.
— Посмотри, Кар, посмотри на меня!
Мартин закрыл глаза. Он чувствовал себя совершенно лишним участником интимной сцены, словно его тело было не его телом, а игрушкой для развлечения.
— О, потрогай вот здесь, Ро, и здесь, и здесь.
Девицы обращались с ним, как с красивым неодушевленным предметом.
«Как это неодушевленным, дурак несчастный? Разве ты не чувствуешь, как они ощупывают тебя? Разве не твои руки, мускулы и бедра поглаживает эта женщина? Сделай что-нибудь, идиот!» — кричал в мозгу Мартина голос его сестры Флоренсии. Но Флоренсия ни разу в жизни не выезжала из Монтевидео, откуда ей знать, какие сейчас обычаи в Европе. Флоренсии не приходилось бороться за свое существование, ее никто не бросал, как Мартина — Хельга, исчезнувшая с его ребенком в утробе. Флоренсия понятия не имеет, что такое необходимость снимать боксерки, чтобы заработать себе на жизнь; к тому же Фло вовсе не носила боксерки, вернее сказать, она надевала их только для игры в paddle, а это большая разница. Такая же, как между тем, чтобы играть в бридж с пяти до восьми и всю жизнь — в полицейских и воров, или быть выпускницей Английской школы в Карраско и выпускником Брикстонского клуба порноактеров. Что она может знать, если она никогда не ступала на эту дорогу, ведущую от невинности к распутству, от распутства — к безразличию, а от безразличия — черт знает к чему. Губительный путь, все так, но на нем человек учится смотреть на веши с разных сторон и понимать ближнего.
— Погладь еще его плечи, Кар. Нет, как он мне нравится, просто класс!
Да, в конце пути человек начинает понимать почти все, никаких проблем, или поблем, как сказали бы эти преуспевающие девицы, у которых литография Бэкона на стене и двадцатисантиметровая вазочка эпохи Мин, которая стоит столько же, сколько квартирная плата Мартина за целый год. «Укради ее, не будь идиотом, — вскричал голос Флоренсии, — скорее всего она поддельная, но все равно укради чертову вазочку, это самое меньшее, чего заслуживают эти сумасшедшие безграмотные богачки за такое обращение с тобой». Однако Фло, не прошедшая эту школу жизни, знала лишь мораль «око за око», но не искусство выживать, правила игры в бридж, но не неписаный кодекс бродяг, и ей тем паче неизвестно, что некоторые вещи делать нельзя. Существует, например, золотое правило: «где кормят — не воруй», и нужно уметь подавлять в себе гордость (ведь от этого никто еще не умирал). «Гордость — как шпага факира, — размышлял Мартин Обес, — страшнее всего — первые двадцать сантиметров, а потом все идет само собой, и, если добавишь к этому немного юмора, тебя еще и наградят аплодисментами. Точь-в-точь как в цирке».
