И позвал санитара с водителем, чтоб подали носилки.
— Она живая! Теплая! Скорее в реанимацию! — Он стоял на коленях, молил их, уговаривал.
— С самого начала не было пульса, — промолвила за спиной девушка. — Не хотели вам говорить.
Артур тяжело выпрямился. Носилки с Анной уже вдвигали в машину «Скорой помощи».
— Куда вы её? В морг? Что вы делаете?! Анечка, девочка моя…
С этого момента он потерял себя. Всё, что происходило в течение дальнейших трёх суток, — нашествие в дом знакомых и полузнакомых людей, родственников Анны, переговоры с агентом ритуального бюро… Все это время действовал как автомат, робот.
Друзья боялись оставить его. Сутками толклись, сменяя друг друга, ночевали, гоняли то чаи, то кофе.
И вот теперь, через трое суток, за два дня до назначенных похорон, наконец остался один в опустевшей квартире.
— Господи Иисусе Христе, Господи… Аня…
Что‑то мешало молитве. Мешало. Какое‑то настойчивое постукивание.
Он шагнул влево к черноте ночного окна, отёр слезы, пригляделся. На фоне мерцающих снежинок о стекло что‑то билось. Металось снизу вверх, сверху вниз по всей высоте окна, пытаясь проникнуть с мороза сюда, в тёплую комнату.
Большое. С пол–ладони. Темно–синее с золотой оторочкой по краю крыльев. Бабочка! Тропическая!
Сейчас? В феврале?
«Она там. После вскрытия. Обширный инфаркт. Лежит в морге. А это что? Кто?!»
— Господи! Господи! Сохрани и помилуй её душу…
Молился, понимал: нужно немедленно распахнуть окно. Но увидел: бабочка села на заснеженный карниз. Сложила крылья парусом. Страшно было её вспугнуть.
Только кончил молитву — бабочка опять стала метаться вверх–вниз, биться о стекло.
— Господи! Иисусе Христе! Анечку мою, душу её сохрани, помилуй…
Она снова спокойно сидела на карнизе.
Пресекся, перехватило горло. И тотчас она заколотилась вверх–вниз, вверх–вниз.
Рванул нижний шпингалет, вскочил на подоконник, чтобы открыть верхний, и вдруг заметил: бабочка исчезла, растворилась в ночи.
От аэропорта Внуково к Москве сквозь густой мартовский снегопад мчалась красная автомашина.
Погода была плюсовая. Снег падал и тут же умирал на чёрной ленте шоссе. Ритмично работали дворники, сметая с лобового стекла грязные брызги. И хотя ещё шёл снег, впереди над столицей открылся просвет голубого неба, показалось заходящее солнце.
«Потряс! Великолеп! — по своей привычке бормотал вслух Борис Юрзаев, горбящийся за рулём «жигулей» в коричневой кожаной курточке, обмотанный по уши шотландским мохеровым шарфом. — Кошмарные сутки позади! Ужас позади, позади. Теперь заполучу эти самые «СкрижалиІ, и через считанные дни — свобода! Заграница! Абсолютная, бесконечная независимость ни от чего! Ни от Бога, ни от черта!»
