— Разрешите идти?
— Не смею задерживать. — Самарин встал. Вряд ли для того, чтобы проводить меня. У двери я обернулся. Он открывал бутылку минеральной воды. — Сегодня День милиции?
— Сегодня двадцать восьмое августа, Владимир Иванович, — озадаченно ответил я.
— Вот я и подумал, может, День милиции перенесли на двадцать восьмое августа, раз ты форму надел. Нет? Что, костюм в чистку отдал?
— У меня не один костюм, Владимир Иванович.
— Ну да, конечно. Это у меня в твоем возрасте был один костюм. Шевиотовый. Сносу ему не было. Только чересчур блестел от старости. Ты когда, по существу, собираешься докладывать об убийстве актрисы?
— Почему об убийстве?
— Самоубийство в итоге тоже убийство. Самого себя. Так когда? До двенадцати у меня назначено два совещания.
— В двенадцать тридцать.
— Будь по-твоему.
Я вернулся к себе. Позвонил Хмелев.
— Извини, задержался у Самарина, — сказал я. — Он…
Александр перебил меня:
— Это уже не имеет значения. Девушка в воздухе. Звоню, чтобы сказать тебе: «Еду на базу».
— На какую еще базу?
Александр снисходительно хмыкнул:
— На службу, на Петровку.
Мы с ним работали второй год, но я никак не мог привыкнуть к его речи.
Через двадцать минут Александр Хмелев вошел в наш крохотный кабинет на пятом этаже Петровки.
В отличие от меня у Александра была машина, и ему не приходилось ездить на оперативные задания в общественном транспорте и тратить таким образом уйму времени впустую. Баловень судьбы, он сразу, как только после университета поступил на службу, решил проблему передвижения и экономии времени однозначно — потребовал от родителя, заместителя председателя исполкома одного из московских районов, «Жигули». Родитель с пониманием отнесся к притязаниям начинающего сыщика и требование удовлетворил. Одно было плохо: Александр пытался чересчур экономить время. Дважды он попадал в аварию.
— Опять летел? Закончится тем, что ГАИ направит Самарину представление на тебя, — сказал я.
Александр молча уселся за свой стол, впритык стоящий к моему. Он был мрачен, и я догадывался почему.
— Да-а, — сказал он, подражая Самарину.
— Рассказывай, рассказывай.
Он вытащил из кармана куртки две фотографии и положил передо мной. Это были портреты молодых женщин, одной красивой, уверенной в себе, другой — незаметной и скромной.
— Голубовская и Грач?
— В цель. Ху из ху?
— Красивая — костюмерша Татьяна Грач, некрасивая — актриса Валентина Голубовская.
— Во дает! Как догадался?
— Очень просто. Ты таким тоном спросил, кто есть кто, что нетрудно было понять: Хмелев поражен. А раз Хмелев поражен, актриса некрасивая. Ведь в твоем представлении актриса должна быть красивой. Рассказывай, Саша.
