— Ты должен оценить, дружок, что я лично к тебе пришел со всем уважением, ведь ты и кое-что для меня приятное успел совершить. Мог бы послать одну нашу Подаргу, то есть «быстроногую», с тобой побеседовать. Мог и другим способом закрепить сделку, поверь. — почти сочувственно вздохнул мужчина, подходя к генералу все ближе.
Его голые стройные ноги украшали золотистые сандалии. Генерал, сам не маленького роста со страхом понимал, что таких высоких людей он еще в своей жизни ни разу не видел. С каждым шагом красавца с длинными золотистыми кудрями, сердце генерала сжимало острой холодной волной боли. Он с удивлением посмотрел на свои ладони, которые начали светиться ровным светло-голубым цветом, разгораясь все ярче. В висках стучали обрывки совершенно неуместных, посторонних мыслей: «В чем-то, впрямь из тех материй, из которых хлопья шьют… как же он по снегу-то в этих сандалетках ходит?..»
Услышав его мысли, мужчина расхохотался, обнажив удивительно красивые, почти хрустальные крупные зубы.
— Я не хожу по снегу, дружок! Я над ним… вьюсь. А сейчас постарайся расслабиться, чтобы я ее случаем не порвал. Отпусти ее, ну? Да не держись ты за нее так! Тебе же должности, награды, деньги — не за нее давали, а за то, чтобы ты ее прятал.
Сам же это подчиненным говорил. Давай, расслабься, будь умницей! Я же тебя «Ласточкой» не завязываю…
— Я не хочу… что это вы… зачем? — через силу бормотал генерал, пока мужчина бережно расстегнул ему ледяными пальцами верхние пуговицы душившего кителя. — Что вы делаете? Вы меня убьете?
— Ну, зачем ты так? Зачем? — почти обиженно прошептал мужчина, обдавая генерала холодом, наклонившись к самому лицу. — Я избавляю тебя от этой уродливой химеры. Она тебе мешает жить долго и счастливо.
— Не надо! — шептал генерал, глядя, как мужчина с аккуратной деловитостью снимает с его тела это странное голубое свечение, причиняя острую боль, саднившую в сердце.
— Надо, Федя, надо! — ответил ему мужчина любимой фразой из старого фильма, которую генерал любил говорить подчиненным. — Она тебе сейчас абсолютно ни к чему, ты сам это понимаешь… в глубине души.
Последние слова он добавил после паузы и, обернувшись к вытягивавшей в жадном любопытстве длинную голую шею женщине-птице, громко расхохотался.
— Видишь, как я осторожно это делаю? Видишь? Я трачу столько драгоценного времени, а ведь время — те же деньги, а иногда время бывает дороже всех сокровищ мира… Я очень тебя ценю, хотя после стольких книг, диссертации и беззаветной работы на благо общества — цвет у нее мог быть не такой заурядный. Обычный цвет души человека, привыкшего жить за чужой счет чужими жизнями… холодный, слишком блеклый цвет… вам давно следовало расстаться! О, Подарга бы сделала это одним рывком, она бы возиться не стала!
