Охваченный яростью виконт не слушал ее и отчаянно дергался, пытаясь вырваться.
— Вот как? Ты, стало быть, прячешься за женщину? Вот каковы вы, англичане…
Ранальд Мак-Грегор тоже потянулся за шпагой, и это движение вывело Дика из терпения. Он обнажил клинок, парировал неловкий выпад виконта, которому мешала вцепившаяся в него дочь, и свирепо повернулся к отцу.
— Ладно же, — закричал он, — если уж приходится драться…
Эжени еще крепче вцепилась в руку виконта.
— Папа, не надо!
Ранальд Мак-Грегор торопливо попятился и завопил:
— Скорее, Алек!
В ярости Дик позабыл про грумов. Они набросились на него из-за изгороди; один крепкой рукой схватил за горло, другой за руки, так что шпагой орудовать было невозможно.
Несомненно, их вмешательство спасло жизнь Дика. Он слыл хорошим фехтовальщиком, но против такого опытного дуэлянта, как виконт, не устоял бы. Однако Керуак был джентльменом. На миг острие его шпага почти коснулось горла юноши, но от тут же бросил ее и с отвращением отступил назад.
— Sacre nom![4] Я не могу заколоть его как барана. Если надо, нанимайте своих убийц. А я бы встретился с ним завтра поутру, когда в его руке будет шпага!
— Ради Бога, папа! Ты только выслушай!..
Эжени снова схватила его за руку.
Отец грубо оттолкнул ее.
— Тебе недостаточно этого скандала? Подумать только, я возлагал на свою дочь такие надежды, так доверял ей!
Дик яростно вырывался. Ему хотелось кричать, втолковать этим дуракам, что она, по крайней мере, невинна. Пусть думают о нем, что хотят. Но грум крепко придавил ему горло, и язык не слушался его.
Отец шагнул вперед.
— Я очень сожалею, мсье. Если бы я имел хоть малейшее подозрение… Но мне ничего подобного и в голову не приходило, думаю, и вам тоже. Приношу вам самые искренние извинения и обещаю, что задам парню такую трепку, что он долго не забудет! Предоставьте это дело мне, мсье, и проблем с ним больше не будет. Можете на меня положиться!
Мгновение виконт колебался, потом поднял шпагу и со свирепым видом засунул ее назад в ножны. Не сказав ни слова ни Дику, ни своему бывшему другу, он резко повернулся и приказал дочери сесть на коня впереди него. Эжени медлила, с мольбой глядя в туманящиеся слезами глаза Дика, но ему удалось чуть заметно кивнуть ей, а губы беззвучно произнесли: «Иди». Впрочем, сейчас ей больше ничего не оставалось.
В отчаянии, смешанном с гневом, она еще раз обратилась к отцу:
— Папа, пожалуйста… Я все объясню…
— Sacre!
Он наподдал дочери крепкого шлепка и направил коня в сторону.
