Словно весло, обветшавшее в долгой борьбе с океаном,
Гнут, но не сломлен годами казался нотариус сельский.
Пряди желтые, в цвет кукурузных метелок, спускались
С двух сторон высокого лба, и очки роговые,
Сидя верхом на носу, выражали глубокую мудрость.
Двадцать детей породил он, и сотня внучат на колено
К деду взбирались, играя часами его на цепочке.
В пору войны он четыре мучительных года томился
В старой французской тюрьме, обвиняемый в «дружбе с врагами».
Стал осмотрительней к старости он и мудрей, но по сути
Прост оставался душой, не лукав и по-детски доверчив.
Все любили его; но особенно дети, которым
Он рассказывал сказки о Ла-Гару, страшном волке,
О домовых, что ночами водят коней к водопою,
И о невинном Летише, о некрещеном младенце,
Что обречен был, как дух-невидимка, скитаться по свету;
Также о том, как в сочельник коровы беседуют в стойлах,
Как лихорадку лечить пауком, заключенным в скорлупку,
О четырехлепесткового клевера свойствах волшебных, —
Словом сказать, обо всем, что хранит деревенская мудрость.
Встав при его появленье и вытряхнув пепел из трубки,
«Здравствуй, папаша Леблан! — воскликнул кузнец. — Ты ведь знаешь
Все пересуды, какие ведутся ныне в деревне;
Что ты нового скажешь: с чем прибыли к нам англичане?»
Скромно, достойно ответил на это нотариус сельский:
«Много я сплетен слыхал, только проку в них, кажется, мало;
Мне ничего достоверно про цель англичан неизвестно.
