Собравшаяся уходить повариха белозубо улыбается, и вдруг от этой улыбки становится видно, какой она была красивой, когда была молодая.
—Для хороших людей всегда есть. Сейчас Риммочка принесёт графинчик. Или вам всю бутылочку?
— Я не пью, — поспешно сообщает Вадим. Он уже весь, как охотничий пёс. Пожирает глазами повариху.
Прошу принести триста грамм, водки. Для меня это лошадиная доза. Но я знаю, что делаю. Прошу принести и две рюмки.
За ужином этот язвенник, апостол бога–огурца, как бы не замечая того, с аппетитом выпивает половину водки и, как всегда бывает в таких случаях, меняется, в нём проступает что‑то истинное. Начинает опять рассказывать о своих обидах, битвах в Комитете кинематографии, в Министерстве Культуры СССР, на «Мосфильме». Всюду к нему благоволят, дают одну постановку за другой, да все не по тем сценариям, которые он хотел бы ставить, а из того, что поставлено, цензура вырезает наиболее острые сцены.
Эту песню он начал петь мне ещё в Москве, когда мы совсем недавно так странно познакомились. Я сразу сказал — «Будьте мужиком. Пошлите всех их куда подальше, не поддавайтесь, не разменивайте свой талант, иначе погибнете в пасти дьявола». На что он не без детской зависти ответил — «Вам хорошо, у вас ничего нет. А у меня кооперативная квартира невыплаченная, дача во Внуково, жена с ребёнком, парализованная мать с сиделкой, алименты на двух детей. Чужую беду рукою разведу…»
Сейчас он вновь морочил мне голову, сетовал на то, что ради заработков приходится ездить по республикам, осуществлять художественное руководство при съёмках поганых местных телефильмов. Что сценарий, за который я получу четверть гонорара, был заказан заведующему идеологическим отделом горкома, наполовину оплачен заранее. А тот, занятый какими‑то крупными мафиозными делами, поручил эту работу своей секретарше.
— Таким манером он и другие нужные люди получают от нашего Шамиля Аслановича взятки в скрытой форме, — констатирует Вадим. — А расхлёбывать приходится таким, как ты. На оставшиеся деньги!
Ох, до чего же он все‑таки надоел, этот сострадатель, который сразу поставил меня в известность, что половина гонорара отойдёт к нему. В конце концов, он, в самом деле, приходит ко мне в номер каждое утро, участвует в переделке сценария тем, что подаёт порой здравые профессиональные советы. Все‑таки поставил восемь или десять картин, получивших всесоюзную известность.
С ним до скуки все ясно. Попивает после водочки чаек с лимоном, вполне справедливо возмущается по поводу оформления столовой, где со всех стен тебе навстречу, как клопы, вылезают космонавты в скафандрах. И при этом не могу отделаться от мысли, что уж как‑то странно выглядит история нашего знакомства, все это моё суетное пребывание здесь.
