Сын эпохи | страница 47
— Ну, это уж слишком.
— Где это видано, чтобы сын на отца пошёл, отец — на сына, брат — на брата! А у нас в самом разгаре братоубийственная война.
— Белые в этой бойне не победят. Их участь предрешена.
— Какому чёрту это надо! Пошли они все к чёртовой матери! — человек невысокого роста тяжело поднялся от костра и с яростью швырнул в него свой пустой стакан. — К чёрту войну! К чёрту Советы! Всё, всё к чёрту!
Высокий столб искр взметнулся ввысь, налетевший порыв ветра подхватил горячие угольки, закружил их, как в дьявольской карусели, и бросил на соломенную крышу сарая.
В непроглядной темноте не видно было, как неуверенно задымилась солома, словно раздумывала, гореть или не гореть, но новый порыв ветра добавил ей уверенности, и вот она уже вспыхнула робким, но с каждой секундой усиливающимся огнём.
Налетевший ветер ещё пуще разжёг огонь, перекинул пламя на амбар, а уже от него на соломенную крышу дома Данилкиных!
— Пожа-а-а-р! — вскочили ночные гости. — Пожар! — Кинулись к своим коням, мигом расстреножили их и огородами, огородами скрылись в темноте.
— По-жа-а-ар! — раздался истошный крик с другого двора.
— А? Что? Где? Пожар-то где?
— Да вона, у Данилкиных хата горит! Они спят, небось! Спят! Знать ничего не знают! Беги, скорей беги, да людей зови!
То ли староста церковный пожар случайно увидел, то ли подсказал ему кто, то ли сам по себе — от ветра тревожно загудел церковный колокол.
Повыскакивали люди из своих тёмных жилищ, кинулись на пожар, кто поглазеть, кто помощь оказать, кто с ведром, кто с багром, кто с вилами.
Шум, гам, крики, суета, усиливающийся ветер, и вдруг откуда-то из глубины чёрного неба с оглушительным ударом грома раздался зычный голос Алексея Данилкина: «Сына, сына спасите!»
Кто-то оторопел, кто-то перекрестился, кому-то не до того было, но то, что голос Алексея явственно слышали все, ни у кого сомнений не было.
В этот момент в село влетел передовой отряд степняков. С криком, с гиканьем, с шашками наголо, строча из пулемёта в темноту, мчались они на пожар.
— Во-о-о-ду! Хлопцы, во-о-о-ду! — кричал, срывая голос, атаман. — Лейте сюда! Лейте туда! На меня, на меня лейте!
Атаман соскочил с тачанки, вбежал в горящую хату, в темноте чертыхаясь и натыкаясь на какие-то предметы, и на суетящихся там людей, услышал женский плач с причитаниями: — Петя! Петя! — кинулся на голос, сгрёб в охапку подвернувшуюся под руки женщину и силком, с руганью, выволок её из дома.
Тихон Харитонович отыскал плачущего внука, который с испуга залез под кровать, вытащил его оттуда и на руках вынес во двор. Петька прижимал к груди один сапог, другой выпал у него из рук там, в хате, когда дед выносил внука из задымленного дома, да так и пропал.
