– Понятно. – Дронго взглянул на Лоусона. Сальваторе неправильно понял этот взгляд, решив, что теперь его будут убивать. Эксперт достал его пистолет и с задумчивым видом повертел его в руках.
– Из него ты застрелил несчастного Бантинга? – спросил Дронго и, не дожидаясь ответа, сказал: – А ты знал, что у него была больная жена и он о ней заботился всю жизнь?
Сальваторе сжал зубы. Затем сказал:
– Стреляй, я уже все понял. Можешь стрелять. Все равно ты меня живым после этого не оставишь. Только у меня к тебе есть одна просьба.
– Какая? – спросил Дронго.
– Со мной был пакет с лекарствами, – вспомнил Мелони, – они нужны моим племянникам, детям моей сестры. Я прошу тебя отправить их к ним. Можешь отправить посылкой на адрес моего дома. Эти лекарства срочно нужны ребятам. Обещаешь?
– Нет, – ответил Дронго, – не обещаю.
Сальваторе заскрипел зубами и с ненавистью посмотрел на своего мучителя.
– Я не могу сдержать слово, так как уже передал эти лекарства твоей матери, – сообщил Дронго.
– Не лги, – разозлился Сальваторе, – не нужно издеваться надо мной.
– Какой номер вашего домашнего телефона? – спросил Дронго. – Я сейчас позвоню твоей матери, а ты поговори с ней. Только не нужно ее беспокоить своими криками, иначе я тебя сразу пристрелю, и она это услышит. Будет некрасиво. И еще одна особенность. Если вдруг захочешь говорить по-итальянски. Учти, что я хорошо понимаю этот язык.
Мелони прошептал номер, все еще не понимая, в чем состоит издевательство его мучителя. Дронго услышал голос матери, Сальваторе поднес телефон к уху Мелони.
– Мама, здравствуй! – сказал тот. – Как у тебя дела?
– Все в порядке, – ответила мать, – спасибо тебе за лекарства для малышей. Мне их уже передали. Такой любезный мужчина, кажется, из наших, итальянцев. Алло, ты меня слышишь? Где ты находишься?
– Все нормально, – прошептал Сальваторе, мотнув головой, чтобы убрали телефон.
– Она меня благословила, – сказал Дронго по-итальянски, – когда я принес лекарства для ее внуков.
И здесь Сальваторе Мелони заплакал. В душе каждого негодяя, каждого отщепенца есть незримый огонь того самого нравственного закона, которым восхищался Кант.
– Теперь можешь меня убить, – попросил он своего мучителя сквозь рыдания, которые сотрясали его тело, – пристрели меня.
– Сначала перевяжем твой палец, – возразил Дронго, – а потом отвезем тебя в полицию. Я записал наш разговор на диктофон. Но если ты не возражаешь, я сотру с него все мои угрозы и упоминание о твоем сломанном пальце. Если хочешь, я сотру и твой разговор с матерью. А потом передам эту запись в полицию. Думаю, что американский суд решит, как с тобой быть.
