В ближайшую пятницу Верунька постучала в дверь и, когда Лиза открыла, спросила, выставляя перед собой небольшой крестьянский мешок:
– Творожку деревенского не покупаете? А где взрослые-то сидят? – и не дожидаясь ответа, проскользнула мимо девочки в дом.
– У нас нет никого, мне не велели посторонних пускать, – почти плача говорила Лиза, следуя за незваной гостьей. А та, будто не слыша, шла по комнатам, оглядывая их и прикидывая, в которой может быть спальня молодых.
– Ух, сколько места у вас. Тут большая комната, а тут поменьше, спальня наверное. А вот тебе гостинчик, развяжи мешок, в нем орешки есть, возьми себе орешков, – трещала она, садясь на супружескую кровать Седовых, – а я посижу минутку, ножки у меня притомились, да уж и пойду.
Пока Лиза развязывала мешок и доставала пригоршню лесных орехов, Верунька засунула поглубже между двух тюфяков Фелицатин узелок и быстро ретировалась, оставив девочку в испуганном недоумении.
Лиза рассказала о странном визите родителям, но те, привыкшие к тому, что сейчас по домам стучится много попрошаек и всякой торгующей чем попало публики, не обратили на это особого внимания, лишь предупредив ее, чтобы в следующий раз разговаривала через цепочку и в дом посторонних не пускала.
Надо было что-то делать. Самошкин видел, что местное население упорно не желает принимать революцию к сердцу. Агитационные мероприятия парткома посещались плохо. Появившаяся комсомольская организация была совсем маленькой и замкнулась сама в себе. Зато получили популярность проповеди попа Лаврентия, который, по слухам, чем дальше, тем больше поднимал в них голос против Советской власти. Самошкин, будучи неверующим коммунистом, не мог самолично посещать проповеди, чтобы убедиться в их контрреволюционной сущности. Да и Лаврентий в его присутствии, поди, не стал бы сильно надрываться. Поэтому секретарь парткома вызвал к себе Антона Седова и потребовал, чтобы тот через свои возможности расследовал деятельность священника и доложил ему полную картину. Самошкин, конечно, знал о дружбе старика Седова с Лаврентием, но это его мало смущало. Долг есть долг. Пусть только Седов посмеет его не выполнить.
О своей озабоченности Семен сказал и Булаю. Но тот, хохотнув громким баритоном, ответил, что, как учит Ленин, идейного противника надо побеждать идейно. А если его убивать физически, то его идеи встанут из гроба еще сильнее.
– Вот ты иди в храм и вступи с Лаврентием в диспут. А так как правда на твоей стороне, то, глядишь, и останется попище без своих овец, – заявил Булай, и Семену послышалась издевка в его словах. Уж кто-кто, а Булай-то хорошо знал, что полуграмотный Самошкин не ровня священнику в духовных спорах.
