Павлюков передернул плечами, услышав редко употребляемое, но так пришедшееся к месту слово «содействие». Действительно, все они, вольно или невольно, стали участниками некоего «действа», помогли ему развиться, к прийти к финалу, хотя по-прежнему не понимали, что это было вообще.
Он сдал Максютову погашенную свечу, Подхватил с земли тяжелый рюкзачок, оказавшийся почему-то ненужным, хотя у Павлюкова оставалось впечатление, что он сыграл свою роль, и осторожно, чтобы ни за что не споткнуться в темноте, пошел вместе с остальными в сторожку.
До раскрытой двери оставалась пара шагов, когда налетел вдруг первый, сильный порыв ветра, и, резкий и мощный, электрический свет на миг озарил застывший пустырь с неподвижными резными листьями высокой крапивы, и горстку людей, втягивающихся в темный проем двери нежилого дома. Вспышка погасла, стало еще темнее, и тут же небо над головой расколол ужасающий звуковой удар грома, а Павлюкову прямо в лицо брызнули холодные струи ливня.
Гроза началась.
* * *
В ночь с 11 на 12 июня 1983 года
Днем он опять увидел плохой сон. Ничего в этом не было удивительного, потому что хороших снов он не видел давно. С тех пор, как у него появились Головоломки.
Вообще-то сон не был плохим, просто он был чужой, совершенно чужой, в смысле — нечеловеческий. Как и все остальные. Ему снилось, что он сидит в каменной коробке, локтями касаясь стенок и головой упираясь в крышку. Стояла полная темнота, но он почему-то был уверен, что коробка эта — или камера — находится под землей. Потом ему надоело сидеть без дела, а распрямился и стал прорастать сквозь камень. Весь ободрался, но все же пророс. Выбился на поверхность, вырвался на волю. Но странная это была воля.
Все пространство вокруг было заполнено тяжами или какими-то жилами. Бурые, жилистые, скрученные, они переплетались и прорастали друг в друга, образуя странную трехмерную сеть. Немного похожую на нервную систему, как ее рисуют в учебниках, но не человека, где все стройно и упорядочено, а странного существа, имеющего, судя по всему, множество тел, проросших друг в друга, и ни одной головы. Кое-где сеть была порвана и свисала лохмотьями и свободными тяжами, чуть колеблющимися на легком ветерке.
Солнца не было видно, сквозь сеть вообще не было видно почти ничего, но откуда-то поступал свет, тусклый, коричневый, тягостный.
Он огляделся, сделал несколько шагов, потом взял свободный тяж и поднес его к своей груди в области сердца. Тяж дернулся в руке, как живой, и внезапно присосался к коже, а потом проник в грудную клетку. Он боли он закричал, но тут же крик прервался, потому что стало трудно дышать. Сознание уплывало, перед глазами расплывались красные круги.
