Она вдруг бросила листок в огонь и наблюдала, как он обугливается и едва слышно похрустывает. Когда от него ничего не осталось, она посмотрела на Брендона.
— Но это не все, что случилось в ту минуту. Было и другое, чего я даже не могу толком объяснить. Меня словно увлекло в какую-то бездонную пропасть, в ужас, кровь и смерть. Я ничего не видела и не сознавала, кроме страшной боли в душе и беспросветного отчаяния… — Девушка с сомнением покачала головой. — И… Брендон! Не знаю, как жить дальше после сегодняшнего. Я не смогу день за днем видеть вокруг только насилие. Я думала, что начинаю привыкать, что уже привыкла… а теперь просто не знаю.
Возникла долгая томительная пауза. Вечер был необычно тих, только угольки шипели в костре, превращаясь в золу. Тихий вздох Брендона был еле слышен.
— Впервые убить человека — это серьезное испытание, Присцилла. Даже если ты сто раз прав, даже если вынужден… от такого не отмахнешься, не похоронишь в памяти, просто пожав плечами.
— А ты? — спросила она с неожиданным любопытством. — Если бы у тебя был выбор, ты спустил бы курок?
— Странное у тебя обо мне мнение, — криво усмехнулся он. — Если поверишь на слово, знай, я никогда не убиваю, если есть хоть какой-то выбор. Техас — страна беззакония, во всяком случае, пока. Он молод и потому неистов, даже дик, но рано или поздно молодежь становится зрелой и рассудительной. Вот что заставило меня когда-то выбрать для себя эти земли: мне хотелось видеть, как Техас повзрослеет, остепенится, хотелось участвовать в этом. Уже сейчас наряду с дикими местами появились и цивилизованные, но взросление — долгий процесс, и потому человеку приходится защищаться и отстаивать свое. Это его святое право, поверь мне. — Он встретил испытующий взгляд девушки и выдержал его. — Правда, кое-кто заходит очень далеко. Не довольствуясь хорошей долей, они хотят больше и больше и ради этого готовы на обман и мошенничество, даже на грабеж…
Брендон как будто собирался добавить что-то еще, но лишь крепче сжал сигару ровными белыми зубами и уставился на багровые угли. При этом он бессознательно потирал плечо — не раненое, а другое. Присцилла давно уже заметила эту его привычку: если Брендон был смущен или раздражен, то потирал какой-то старый шрам.
— Как твоя рука?
— Терпимо. — Он чуть улыбнулся. — Шрам мне весьма кстати. Я всегда мечтал получить еще один, для симметрии.
— Я осмотрю рану перед тем, как мы двинемся в путь. — Присцилла тоже улыбнулась.
