Ханя засомневалась. Ею уже давно был разработан свой метод торговли — никогда не показывать покупателю весь товар, сначала сбыть худший. В данном случае однако, ей пришлось иметь дело с товаром нетипичным, и она не знала, как поступить. Подумдо, решилась и пригласила американца в дом. Тот напомнил о помидорах.
— И редисочки немного уважаемая пани пусть положит, и зелени, какая есть, укропчик или что там еще? Вы знаете, милая пани Ханочка, к вам я прихожу только за витаминками и больше ни за чем!
На вечно хмуром лице Хани мелькнула улыбка. Очень не шла улыбка к ее лицу, но и в самом деле трудно было не улыбнуться, ведь американец Капу сто приходил к милой пани Ханочке не только за витаминками. И не упомнить, сколько старых вещей всучила она этому заграничному дурню, сколько ненужного хлама, завалявшегося на чердаках ее знакомых и переданных Хане бесплатно или буквально за гроши. А этот… как бы его получше назвать? Этот и за овощи платит втридорога, и за никому не нужное старье. Пожалуйста, теперь у нее полная шкатулка ненужного старья!
Скупщик древностей сидел за кухонным столом, а Ханя выносила ему из комнаты по одному документу. И ни разу не забыла забрать предыдущий прежде, чем вручить следующий. Начала она с тех, которые показались ей более молодыми, их она обнаружила в большом конверте. Из конверта извлекала последовательно, в том порядке, как они там лежали, потом в том же порядке складывала обратно. Покончив с документами из конверта, Ханя принялась за более старые, стараясь на глазок определить возраст, а самые старинные приберегая к концу. И только один документ она гостю не показала. Впрочем, может, он был и не один. Речь идет о старом пожелтевшем конверте, заклеенном и запечатанном тремя сургучными печатями. У Хани рука не поднялась сорвать печати и вскрыть конверт. Пусть все остается в таком виде, как есть, решила она, неизвестно, чем это может ей грозить.
Гость внимательно изучал каждую бумагу. Не только прочитывал ее всю, от корки до корки, но и делал себе какие-то записи в блокноте. А Ханя, искоса наблюдая за ним, думала — притворяется, хитрая бестия, не может он прочитать такие каракули, да еще старинным почерком.
Джон Капу сто добрался наконец до последней бумаги, покончил с ней, поднял голову и задумался, глядя в окно.
— За все вместе могу дать пани двести злотых, — сказал он подумав.
Ханя задохнулась от возмущения.
— Сколько?! Если бы вы сказали — две тысячи, тогда еще можно начать разговор. Шутите?
