Вместе с Горошко Леонтьев бежал, натыкаясь на деревья, падал, а сзади стреляли, и пули сбивали ветки.
Спустя время оба они сидели в овраге, запыхавшиеся, и жадно курили в рукав.
- А рыжий-то... рыжий, длинный! - захлебываясь радостью, оттого что остался жив, говорил писарь.- Ка-ак он взмахнет руками, ка-ак закричит!..
И ему казалось, что все это он действительно видел. У него возбужденно блестели глаза, лицо было все мокрое от пота.
- Рыжий? - переспросил Горошко и ладонью пощупал зашибленную скулу. И вдруг обрадовался: - А ты молодец, оказывается. Я еще иду и про себя думаю: "Небось писарек-то побаивается". А ты - ничего. Немцы рядом - лежишь себе спокойно. Нет, ты молодец. Вот рыжего какого-то разглядел. Скажи ты мне, пожалуйста, отчего это люди к концу войны так бояться стали? Вот ползу знаю: немцы там, и нет больше ничего, а самого страх за пятки хватает. И любой так, кого ни возьми,- сказал он доверительно и подождал, не скажет ли писарь чего-нибудь.
Но тот молчал.
- Ну, вот что,- сказал Горошко уже строго,- ты комбату про эту пушку помалкивай на всякий случай. Может, ее вовсе и не надо было уничтожать. А то еще немцы взгалдятся, а нам батареей выходить тут.
Леонтьев даже с робостью посмотрел на этого парня: ему как раз хотелось рассказать всем про то, как они уничтожили пушку.
ГЛАВА IX
КОСТЬ СНОВА МЯСОМ ОБРАСТАЕТ
Когда на южной окраине города рассвело, третья батарея уже окопалась и стояла замаскированная. За снегами поднялось зимнее солнце, и все увидели немецкие танки, изготовившиеся к атаке. Они не скрывались, на глазах у всех перестраивались, и оттого, что двигались все время, их трудно было сосчитать. Но их было много.
Впереди несколько слева третьей батареи стояла тяжелая батарея другого полка. Комбата ее издали можно было отличить по высокой черной папахе с красным верхом. Он стоял у колеса пушки, одной рукой держа бинокль, другой, в перчатке, делал знаки расчету, и, повинуясь его руке, стволы пушек разворачивались. Видно было, как работают под щитом номера, наводчик крутит колесики поворотного и подъемного механизмов. Батарея готовилась открыть огонь по танкам.
И то же самое, что было с самоходными пушками, повторилось здесь. После первого снаряда танки ожили. Они ждали этого, опасались идти в атаку по снежному полю, не зная наших огневых точек, и вызывали огонь на себя. Теперь всей мощью они навалились на батарею. Снаряды густо рвались вокруг нее, и батарейцы только отстреливались.
