Часовой и Горошко, подняв лица, некоторое время из ровика провожали глазами их черные двукрылые силуэты, медленно ползущие среди звезд.
- С вечера третий раз возят. Должно, за двенадцать перевалило,- сказал часовой, как и деревне по петухам, определяя время по самолeтам.- А ну глянь, сколько на твоих намотало?
Отставив ногу, ординарец за цепочку потянул из кармана огромные немецкие часы, глянул на светящиеся цифры:
- Еще двадцать минут тебе стоять. Дрожи сильней - не замерзнешь.
Часовой добродушно выругался, повеселев, полез наверх. А Горошко вдавил окурок в мерзлую глину стeны, притоптал посыпавшиеся вниз искры и головой вперед сунулся в землянку.
Свет, спертая духота, запах вина и гул множества голосов хлынули ему навстречу. Табачный дым, пластом висевший под бревнами наката, потянулся на волю и дрогнул, отсеченный дверью.
Горошко сел рядом с задремавшим в тепле телефонистом, тот испуганно раскрыл глаза и строго, будто не спал, начал вызывать:
- "Линкор"! "Линкор"! Спишь?..
Сквозь дым мигают посреди стола немецкие свечи в плошках. Колеблющийся огонь их на лицах офицеров.
Выпито уже порядочно, и говорят все враз, перебивая друг друга и смеясь.
По рукам ходит толстая стеклянная кружка, на дне ее сквозь вспыхивающее искрами венгерское вино посвечивает рубиновой эмалью и золотом орден Отечественной войны. Его "обмывают", чтоб "не заржавел". Награжденный капитан Беличенко, сдержанно улыбаясь, сидит во главе стола.
Среди загорелых лиц товарищей, обветренных зимними ветрами, его смуглое лицо отличает госпитальная бледность, какая бывает после нескольких операций, потери крови и долгого лежания в духоте палаты, пропахшей лекарствами. Он - ширококостный, плечи прямые, сильные, но чувствуется, еще не все мясо, что было, наросло на них. Сегодня только вернулся он из госпиталя в полк, а тут, оказывается, орден ждал его.
Прежде можно было услышать, как пять раз подряд представляли человека к награде, тот уж, грешным делом, и дырочку в новой гимнастерке провертел, а ордена все нет: или часть неожиданно перекинули в другую армию, или будущий орденоносец, не дождавшись, попал в госпиталь, или документы затерялись где-то на полдороге. А бывает, штабной писарь не счел заслугу подходящей: его, писаря, не удивишь, он и не такие наградные заполнял.
Когда в сорок первом году Беличенко наградили медалью "За отвагу", на нее ходили смотреть и всех награжденных в полку можно было пересчитать по пальцам.
