Ох, как кстати! Куликов вдруг понял, что именно этого ему подсознательно всю дорогу хотелось — увидеть вместо безликой и бездушной государственной машины живого конкретного врага, вложить в простой и честный удар кулака всю боль и тяжесть, что лежала на душе… Он так обрадовано шагнул вперед, выпрямляясь и расправляя плечи, с такой концентрированной яростью тихо и почти ласково проговорил: «Прочь с дороги, щенок!» — что Витек, разом растеряв наглость, невольно шарахнулся в сторону.
— Но-но, дядя, ты чего? Шуток не понимаешь?
Куликов едва затормозил. С искренним сожалением обвел глазами попятившуюся шпану, разжал кулаки и подчеркнуто не спеша прошел во двор. Услышал тихо брошенное в спину:
— Ничего, недолго тебе еще здесь место занимать! Мы своего часа дождемся! — но не стал оборачиваться.
Зайдя в квартиру, Куликов несколько минут стоял в прихожей, прислонившись спиной к двери. Сердце колотилось, как будто он на самом деле только что отбивался, борясь за жизнь, от своры голодных злобных шавок, вполне безопасных поодиночке. Он вдруг припомнил изредка мелькавшие в новостях сообщения о нападениях на пенсионеров. Правозащитники беспокоились: закон формально осуждал насилие над послегражданами, но на практике такие дела спускались на тормозах. Хотя что тут странного?
Стариков, даже задвинутых в пансионаты, на обочину жизни, с глаз долой — все равно слишком много. Урезанное до предела пенсионное обеспечение поглощает львиную долю бюджета, а налоги тяжким грузом давят на каждого, кому повезло найти работу. И ограничение рождаемости, и, наоборот, поощрение, и роботизация производства, и все прочие прожекты до сих пор только запускали все новые петли обратной связи, закручивали и закручивали пружину безнадежной ненависти. Что же удивляться, что государство втайне поощряет любые способы хоть как-то выпустить пар? Чиновники лицемерно рапортуют, что пансионаты, мол, обеспечены адекватной охраной — а кто не спрятался, я не виноват.
Куликов, скрипнув зубами, вспомнил жалкие съежившиеся фигуры встречавшихся иногда в транспорте пенсионеров, настороженные подобострастные улыбки. Шпана в подворотне сегодня отступилась, только решив, что еще рано — но это ненадолго. Очень скоро все соседи заметят, что он перестал ходить каждый день на работу. Можно, конечно, ходить… куда-нибудь. С озабоченным видом наматывать километры по улицам, притворяясь занятым и целеустремленным. И надолго его хватит? Ну, нет!
