Бутылка охлаждает подмышку, водка плещется у ребер. Я не знаю, может, это проявление шизофрении, но, клянусь, я слышу ее – маму – в «шур-шур» океана. Волны, набегающие и откатывающиеся назад – длинные, худые мамины пальцы, пробегающие по клавишам, поднимающиеся на мгновение, словно глубоко вдохнуть.
– Давай присядем здесь, – наконец объявляю я, бросаю сумочку и усаживаюсь на холодный песок перед уже много лет заброшенными пирсами, небезопасными, вход на которые запрещен. Дерево выедено солью и шершавое, кое-где блестит от водорослей, везде торчат ржавые гвозди. Когда я училась в шестом классе, один старый пирс развалился и парочка, стоявшая на нем, оказалась в больнице с травмами позвоночника. В результате нижняя половина тела у обоих осталась парализованной.
Остин усаживается рядом со мной.
– Пустынно здесь. – Он просеивает песок между пальцами и смотрит на бутылку между нами. Вскидывает брови. – Запивать нечем?
– Мне запивать не обязательно, – отвечаю я, хватаю бутылку с песка, вытаскиваю пробку и делаю большой глоток. Водка обжигает, по пищеводу и желудку растекается тепло.
Остин в изумлении смотрит на меня.
– Ну, ты даешь. Никогда не видел, чтобы девушка пила водку из горла́. – По голосу чувствуется, что я произвела на него впечатление. С парнями вроде Остина такое случается всегда, если они встречают девушек, подобных мне: вышедших не из богатых семей, в детстве бегавших босиком по песку. Он добавляет: – Да и немногие парни на такое способны. Я, разумеется, в их числе. – Остин улыбается, тянется за бутылкой, поднимает, и струя водки течет ему в рот. Он проглатывает, потом начинает кашлять, гримасничает, трясет мягко-серой (светловолосой) головой. – Ух. Хороша…
– Я могла украсть для тебя только лучшее, Остин Морс. – Я вновь прикладываюсь к бутылке, слушая, как волны играют одну из маминых сонат. Древние пирсы трещат и стонут. Делаю еще глоток, прежде чем он забирает бутылку. Я уже чувствую, как оттаиваю по краям, согреваюсь. Алкоголь работает: воспоминания о маме, о Штерне затуманиваются, уходят, становятся не такими важными.
– Разве ты не училась некоторое время в какой-то художественной школе? – Он делает еще глоток, вытирает рот подолом рубашки, и я вижу его загорелый живот. Полоску белых (светлых) волос, уходящую вниз, в светло-серые (хаки?) шорты. Я удивлена, что ему известно о моем отсутствии. Не думала, что его радар отслеживал меня.
– Да… училась. – Я упираюсь ладонями в песок, вспоминаю короткий период свободы, вдали от Майами. – А разве ты не учился в «Рэнсом эверглейдс»
