«У него замечательная квартира, — писала Эви. — Пентхаус, откуда виден весь Лондон, а кровать огромная. Я сказала ему, что он может потерять меня в ней. А он ответил, что как бы далеко от него я ни оказалась, он меня все равно найдет. Это великолепно!»
Следующие письма были полны свадебных планов. Какое у Эви будет платье, какие цветы, где они проведут медовый месяц. В свое время все это радовало Тарн, теперь раздирало ей душу.
«Быть с Казом — это словно видеть самые сладкие сны наяву. Как мне повезло!»
Только теперь Эви больше не везет. Она поняла, как быстро сладкие сны могут превратиться в ночной кошмар.
Тарн смотрела на кипу бумаг у себя на коленях и думала об Эви, тоненькой, стройной, с массой светлых волос и огромными голубыми глазами. Неожиданный, поздний ребенок, которого родители обожали. Ей прощали все шалости, старались исполнить все ее желания. И она ждала того же от мужчины, который говорил, что любит ее.
Как бездумно и жестоко!
У Тарн сжималось горло, ей хотелось плакать. Но этим Эви не поможешь. Надо быть сильной, надо дать разгореться искре злости, которая зародилась в ней.
И она произнесла вслух, ясно и четко:
— Ты сломал ее жизнь, мерзавец. Но даром это тебе не пройдет. Потому что я найду способ сделать с тобой то же самое.
Сегодня она сделала первый шаг к тому, чтобы сломать жизнь Каза Брэндона.
«Убежище» располагалось в большом красном кирпичном доме, стоявшем посреди огромного двора.
Когда Тарн приехала туда в первый раз, она, увидев людей на солнечных лужайках, решила, что это больше похоже на загородный отель, чем на больницу. Но потом разглядела, что почти все эти люди одеты в белые куртки и брюки — обычную форму медицинского персонала.
Когда же Тарн вошла внутрь, впечатление покоя и уюта исчезло. Она знала, что ей с большой неохотой разрешили навестить Эви. Но не ожидала, что ее проведут в маленькую комнату, отберут сумку, заверив, что, уходя, она получит ее обратно, и подвергнут чему-то вроде беглого обыска, а потом проводят наверх для беседы с директором клиники, профессором Вайнрайтом.
Протесты Тарн не произвели никакого впечатления на седого бородатого человека, сидевшего за большим письменным столом.
— Мы должны думать о покое и благополучии вверенных нашим заботам пациентов, мисс Гриффитс, а не о ваших чувствах, — сказал он сурово.
Тарн решила не сообщать профессору, что он неверно назвал ее имя, и холодно посмотрела ему в глаза:
— Надеюсь, вам не придет в голову, что я могу причинить вред моей сестре.
