Глаза Гиты невольно наполнились слезами. Еще больше захотелось подставить лицо под дождь. Вода успокоит ее, поможет избавиться от страданий, от назойливых мыслей, которые впервые осадили ее с такой страшной силой. Она пришла к Борису поделиться своим горем, а он встретил ее все той же подозрительностью. И вот она опять одинока, никто ее не понимает.
Слезы жалости к самой себе потекли по ее пылающим щекам. Вороша воспоминания, она старалась найти в своей жизни островок — красивый и чистый, — где бы можно было отдохнуть от скитаний. И не находила такого островка.
Пока Гита под шум дождя предавалась размышлениям, Борис внимательно изучал ее. Да, все у нее, бесспорно, красиво: и это платье, и плечи, и волосы, обрызганные дождем, и удивительно стройные ноги… Но что это за туфли? Он пригляделся попристальнее — туфли на низком каблуке совсем простого фасона. Не было у нее таких. Ревность снова сдавила ему горло. Он подошел и, дернув ее за руку, спросил:
— Его подарок?
— Его, — спокойно ответила Гита.
— Не думал, что у него такой убогий вкус.
Гита посмотрела на мужа, презрительно прищурившись. Ей захотелось и дальше обманывать его, изводить и мучить. Вот о туфлях, взятых у Ружи Орловой, он напомнил очень кстати. Мысленно она перенеслась в тот дом, где так хорошо и спокойно провела ночь. «Вот люди, — подумала она, — которым я обязана. Надо отдать туфли. Какая же я растрепа!» Она обрадовалась, что вспомнила о Руже и Колю. Не такой ли муж был бы для нее самым лучшим? Не такой ли человек должен был полюбить ее? Он слал бы ей красивые письма и стихотворения… А она гладила бы его по курчавой голове… И целовала бы за доброе сердце… Он счастливо моргал бы и краснел, целуя ее. А она смеялась бы и ласкала его, как ласкают мальчиков, которые, еще не зная, что такое любовь, уже носят ее в сердце.
Гита улыбалась, а по щекам ее катились слезы — она вспоминала о Колю, о Руже, о всех других, похожих на них, и была довольна тем, что еще не утратила веру в людей.
Борис думал, что она плачет, сознавая свою вину перед ним, и старался держаться еще строже — так ей и надо за все ее безрассудства и порочную жизнь. Откуда, в самом деле эти туфли? Таких он у нее не видел.
— Нам надо поговорить серьезно, Гита, — начал он. — Дальше так продолжаться не может.
— Я тоже так думаю, — ответила она.
— И все же идешь старой дорогой.
— Какой старой дорогой? У меня одна дорога.
Он смотрел на нее в недоумении, пытаясь разгадать скрытый смысл ее слов, которые и обнадеживали и обескураживали его одновременно.
