Борис вел себя так, словно вокруг никого не было. Вынул никелированный портсигар и небрежно раскрыл его. Благозвучное «ля», как-то неожиданно прозвеневшее над столиком, удивило даже самого Бориса. Молодежь перешептывалась. Некоторые смеялись, но Борис невозмутимо смотрел перед собой, окруженный легким облаком табачного дыма.
Он еще не докурил сигарету, когда на подносике, накрытом белой салфеткой, подали водку и закуску. Борис продолжал курить с самым небрежным видом, хотя подшучивания и насмешки молодых людей раздражали его. Почему-то ему вспомнилась Гита, и раздражение усилилось. Возможно, эти парни знают Гиту и каждый вечер притаскиваются сюда, чтобы потанцевать с ней, в то время как ее благоверный добывает деньги, заботясь о ее будущем. Его чувствительное воображение, расстроенное длительной разлукой, рисовало такие картины, что Борис заранее возненавидел всю эту компанию. Он потянулся за водкой и отпил большой глоток. Алкоголь сразу бросился ему в голову, а вместе с ним и злоба на парней. Может быть, Борис поднялся бы и устроил им скандал за неумение держать себя, если бы одно непредвиденное обстоятельство не дало совсем другое направление его чувствам. В ресторан вошел старый знакомый Бориса — Гатю Цементная Голова.
С тех пор как открылся новый ресторан, Гатю через день-два наведывался сюда, чтобы «пропустить для охлаждения» кружку пива. Летняя жара была непереносима для Гатю, постоянно страдавшего от жажды. Стойка с пивными кружками неудержимо влекла его к себе всякий раз, когда он проезжал через парк. И всякий раз он давал себе слово воздержаться, но летние дни такие длинные, что устоять было трудно. Он прямехонько шел к стойке, где, нагнетаемая насосом, лилась из крана густая, пенистая и холодная влага, и с ходу заказывал кружку. Паренек, наливавший пиво, знал его привычки и, едва завидев Гатю, подставлял под кран большую кружку. Гатю осушал ее единым духом и, бросив деньги на мокрую жесть, отправлялся дальше.
Он все еще работал на «Балканской звезде» — развозил товары. Склады были разбросаны по всему городу, иногда и на вокзал приходилось ездить. И Гатю ездил — в жар и в стужу, в дождь и в метель. А потому не жалел денег, когда представлялась возможность поесть и выпить. В конце концов, кружка пива в обеденный перерыв не бог знает что. Особенно принимая во внимание, что жена кормит его соленой и острой едой… «Хорошо готовит, убей ее бог!» И Гатю с ожесточением выпивал вторую кружку, а то и третью, потому что совесть его была чиста.
